но невидимое, (3) плоскость подобий, (4) плоскость видимости и (5) 
плоскость ниже видимости. Плоскости эти иногда грубо различаются как три 
плоскости: невидимая, промежуточная и видимая. Необразованные и простые 
последователи развитых учителей говорят о двух лишь плоскостях, видимой и 
невидимой, так что, похоже, существуют и эзотерическое, и экзотерическое учение 
об этих плоскостях. Но это еще не все. Наиболее посвященные говорят о плоскости,
 лежащей гораздо выше даже абсолютно невидимой. Они говорят, что плоскость эта 
недосягаема ни для слов, ни для мысли. Один ученый сравнивает ее с 
"беспространственными эмпиреями" Данте. Дух, или, как некоторые говорят, "душа",
 считается бессмертной и предсуществующей в том смысле, что прежде, чем начать 
цикл воплощений, она пребывала на лоне божества. Она сохранила память о прежнем 
блаженном состоянии, – так как свойственная ей оценка красоты объясняется 
смутным воспоминанием красоты духовного существования в Едином. Вселенная, как 
мы уже говорили, представляется панорамой фантасмагорий, где сцены постоянно 
меняются, а актеры появляются, играют свою роль и сходят со сцены. Дух человека 
– это эманация божества, а его тело лишь случайный покров, созданный в целях 
показного мира и, следовательно, ценный лишь как принадлежность комедии. Судьба 
и рок – вот директивы божественного Хозяина сцены; – божественной цели и воли 
нельзя ни избежать, ни ослушаться. Но дух всегда тоскует по родине, томится и 
мечтает вновь соединиться с Возлюбленным. Подобно Авиценне, поэт суфиев воспел 
тоскующую душу, ищущую Возлюбленного: 


Вот она, брошенная среди придорожных столбов и развалин зданий этого 
благословенного мира. Она рыдает, вспоминая свою родину и тогдашний мир и покой.
 Слезы беспрерывно текут из ее глаз, и с жалобным воплем она вспоминает о тех 
следах ее дома, какие ураган после себя оставил. 
Итак, строго говоря, суфизм есть философия Единства Всебожия, в самом точном 
смысле этого слова. Суфизм же как религия есть религия любви к Богу, в самом 
строгом смысле этого слова. Даже самые радикальные и передовые ведантисты не 
могут представить себе более абсолютного божества, чем суфии. Даже снедаемые 
любовью индийские бхакти-йоги не могут претендовать на большую "божественную 
влюбленность", чем суфии. А потому суфизм представляет собой любовь к Богу в 
самой деятельной ее форме. Рассмотрим же эту любовь к Богу и ее выражение у 
суфиев, в словах и в действии, а также в связи с индийской бхакти-йогой. 
Западным умам трудно понять восточные представления и выражения "любви к Богу", 
многочисленные указания на которую мы находим в индийских и персидских поэмах, 
гимнах и сказаниях. Западный ум признает спокойное и сдержанное выражение любви 
создания к Создателю, которое редко выходит за пределы спокойного, 
сосредоточенного выражения детской любви к отцу. В некоторых случаях выражение 
любви к Христу и Спасителю сопровождается большим пылом и чувством, и, в связи 
с этим, термины вроде "Возлюбленный" нередки. Некоторые западные религиозные 
авторы в поэтической форме намекали, что отношение Создателя к созданию похоже 
на любовь матери к младенцу. Но даже такие примеры редки. Правда, что, при 
возбуждении, страстности и горячности возрождения старых времен, мы часто 
слышали восторженные и страстные выражения любви к Богу, которые по временам 
несколько приближались к восточным формам выражения. Но даже эти чрезвычайные 
проявления чувств как будто уже вымирают. 

Совершенно иначе на Востоке. Горячая поэтическая природа восточных народов 
проявляется в употреблении самых жгучих терминов в излияниях нежной любви по 
отношению к божеству. Там, на взгляд, западного человека, самые сумасбродные 
формы выражения родства с божеством практикуются совершенно свободно. Индийские 
бхакти-йоги – а большинство последователей религиозных вероисповеданий признают 
этот вид йоги – делают из выражения этой любви к Богу один из главных 
религиозных обрядов и обязанностей. Со всех сторон слышатся голоса правоверных, 
возбужденные молитвой и хвалой божества, причем самые нежные титулы в общем 
ходу. Индийские Кришна-Вайшнава бхакти часто обращаются к Господу, называя Его: 
"возлюбленный милочка, сердечко мое, сокровище, свет сердца моего, прекрасный, 
Бытие восторженного блаженства" и т. п. Некоторые находят соответственным 
созерцать Господа под аспектом материнской любви (что на Востоке встречается). 
Такие богомольцы обращаются с молитвой к "блаженной божественной матери", 
ссылаясь на ее "божественные груди, вечно вскармливающие младенца", и т. д. 
Известны примеры, когда индийских женщин, – для которых представление о 
величайшей любви совмещается с любовью матери к своему ребенку, – нередко можно 
было встретить перед образом младенца Кришны. Они обращаются к божеству с 
такими словами: "О, возлюбленный младенец, – любимое дитя мое, – ты, кого я 
всегда и вечно буду вскармливать грудью моей", и т. д. Западные путешественники 
по Индии, ознакомившись с переводами некоторых религиозных молитв и 
экстатических обращений к божеству, немало смущаются выражениями страстной 
нежности, обычно применяемыми в случаях интенсивной любви между мужчиной и 
женщиной. Для восточного человека Бог не только отец, но еще и мать, и брат, и 
сестра, и дитя, и друг, и муж, и жена, и любовница, и любовник. Одним словом, в 
его глазах Господь доступен для всякого чистого, достойного уважения чувства 
любви и нежности и отвечает на них любовью. Для восточных людей все чистые 
человеческие любовные отношения находят трансцендентальное соответствие в любви 
божественной, и они не колеблются предлагать Господу и просить у Него даровать 
им любовь. На Западе такая идея свойственна лишь религиозной поэзии, и