этому снова 
пришел.

— Прежде я считал тебя проницательным, ныне же ты оказался столь невежественным.
 Оставайся! Я поведаю тебе о том, что открыл [мне] учитель, — сказал Лецзы. — С 
тех пор как стал я служить учителю и другу, прошло три года [9. Три года, затем 
пять, семь и девять лет — здесь и ниже (78, 283, 284) не только прием 
перечисления, но, по-видимому, и сроки испытания учеников в древнем Китае. В 
данном фрагменте философ наставляет ученика Иня (Иньшэнь, Чжанцзай), как 
отказываться от конкретно-чувственного восприятия (дословно от органов чувств) 
для перехода к рациональному мышлению, т.е. преодолевать в себе субъективное, 
человеческое, чтобы познать объективный мир и овладеть его законами (вплоть до 
полета на ветре).], и [я] изгнал из сердца думы об истинном и ложном, а устам 
запретил говорить о полезном и вредном. Лишь тогда удостоился взгляда учителя. 
Прошло пять лет, и в сердце родились новые думы об истинном и ложном, устами 
по-новому заговорил о полезном и вредном. Лишь тогда удостоился улыбки учителя. 
Прошло семь лет и, давая волю своему сердцу, [уже] не думал ни об истинном, ни 
о ложном, давая волю своим устам, не говорил ни о полезном, ни о вредном Лишь 
тогда учитель позвал меня и усадил рядом с собой на циновке. Прошло девять лет, 
и как бы ни принуждал [я] свое сердце думать, как бы ни принуждал свои уста 
говорить, уже не ведал, что для меня истинно, а что ложно, что полезно, а что 
вредно; не ведал, что для других истинно, что ложно, что полезно и что вредно; 
уже не ведал, что учитель — мой наставник, а тот человек — мой друг. Перестал 
[различать] внутреннее от внешнего. И тогда все [мои чувства] как бы слились в 
одно целое: зрение уподобилось; слуху, слух — обонянию, обоняние — вкусу. Мысль 
сгустилась, а тело освободилось, кости и мускулы сплавились воедино. [Я] 
перестал ощущать, на что опирается тело, на что ступает нога, и, следуя за 
ветром, начал передвигаться на восток и на запад. Подобный листу с дерева или 
сухой шелухе, [я] в конце концов не сознавал, ветер ли оседлал меня или я — 
ветер. Ты же ныне поселился у ворот учителя. Еще не прошел круглый срок, а ты 
роптал и обижался дважды и трижды. Ни одной доли твоего тела не может 
воспринять ветер, ни одного твоего сустава не может поддержать земля. Как же 
смеешь [ты] надеяться ступать по воздуху и оседлать 
ветер?
Ученик Инь устыдился, присмирел и долго не решался задавать вопросы.



Лецзы спросил Стража Границы [10. Страж Границы (Гуань Инь, Гуань Лин, Инь Си) 
— ученик Лаоцзы. Ему, как говорит легенда, и оставил Лаоцзы «Дао дэ цзин» в 
собственной записи перед уходом на Запад.
]:
— Настоящий человек идет под водой и не захлебывается, ступает по огню и не 
обжигается, идет над тьмой вещей и не трепещет. Дозвольте спросить, как этого 
добиться?
— Этого добиваются не знаниями и не ловкостью, не смелостью и не решительностью,
 а сохранением чистоты эфира, — ответил Страж Границы. — Я тебе [об этом] 
поведаю. Все, что обладает формой и наружным видом, звучанием и цветом, — это 
вещи. [Различие] только в свойствах. Как же могут одни вещи отдаляться от 
других? Разве этого достаточно для превосходства [одних над другими]? Обретает 
истину тот, кто сумел понять и охватить до конца [процесс] создания вещей из 
бесформенного, [понять, что процесс] прекращается с прекращением изменений. 
Держась меры бесстрастия, скрываясь в не имеющем начала времени, тот, <кто 
обрел истину>, будет странствовать там, где начинается и кончается тьма вещей. 
Он добивается единства своей природы, [чистоты] своего эфира, полноты свойств, 
чтобы проникать в [процесс] создания вещей. Природа у того, кто так поступает, 
хранит свою целостность, в жизненной энергии нет недостатка. Разве проникнут в 
его [сердце] 
печали?!
Ведь пьяный при падении с повозки, даже очень резком, не разобьется до смерти. 
Кости и сочленения [у него] такие же, как и у [других] людей, а повреждения 
иные, ибо душа у него целостная. Сел в повозку неосознанно и упал неосознанно. 
[Думы о] жизни и смерти, удивление и страх не нашли места в его груди, поэтому, 
сталкиваясь с предметом, [он] не сжимался от страха. Если человек обретает 
[подобную] целостность от вина, то какую же целостность должен он обрести от 
природы! Мудрый человек сливается с природой, поэтому ничто не может ему 
повредить [11. Вариант фрагмента см. «Чжуанцзы», 241, 242 <226>.].



Ле, Защита Разбойников, стрелял [на глазах] у Темнеющего Ока: натянул тетиву до 
отказа, поставил на предплечье кубок с водой и принялся целиться. Пустил одну 
стрелу, за ней другую и третью, пока первая была еще в полете. И все время 
оставался {неподвижным], подобным статуе.

— Это мастерство при стрельбе, но не мастерство без стрельбы, — сказал 
Темнеющее Око. — А смог бы ты стрелять, если бы взошел со мной на высокую гору 
и встал на камень, висящий над пропастью глубиной в сотню жэней? [12.Жэнь — 
древняя мера длины, около 7-8 чи.
]
И тут Темнеющее Око взошел на высокую гору, встал на камень, висящий над 
пропастью глубиной в сотню жэней, отступил назад [до тех пор, пока его] ступни 
до половины не оказались в воздухе, и знаком подозвал к себе Защиту Разбойников.
 Но тот лег лицом на зе