едро Небо к народу! Для нас оно размножает злаки, плодит рыб и птиц.

Все гости, соглашаясь с ним, откликнулись, точно эхо. [Но] из второго ряда 
выступил двенадцатилетний сын Дубильщика. Он вышел вперед и 
сказал:
— Так ли говоришь, государь? Небо и земля порождают тьму существ так же, как и 
нас. Среди созданий нет ни благородных, ни презренных. Одни властвуют над 
другими только потому, что больше, сильнее и умнее их. Одни пожирают других, но 
не потому, что те рождены быть съеденными. Разве небо создает существа [31. 
Спор между идеалистом, признающим Небо — творца, и материалистом, отрицающим 
волю Небес и сословное деление общества, доказывающим стихийность процессов 
природы, интересен также образами самих спорящих: идеалист — царь; материалист, 
за которым остается последнее слово, — юный ремесленник.] на потребу человеку? 
Нет, человек сам выбирает их себе в пищу. Комары и москиты, впиваясь в тело 
человека, сосут его кровь; тигры и волки его пожирают. Так неужели же небо 
породило человека для того, чтобы комары и москиты сосали его кровь, а тигры и 
волки его 
пожирали?!


В Ци жил нищий, который постоянно просил подаяния на городском базаре и так 
всем надоел, что никто ему больше не подавал. Тогда бедняга отправился на 
конюшню рода Тянь, стал подручным у коновала, после которого и доедал.

Жители предместья принялись над ним 
издеваться:
— Какой позор доедать после коновала! Побирушка же 
отвечал:
— Нет на свете большего позора, чем нищенство. Если [я]; не стыдился просить, 
что же [мне] стыдиться коновала [32. Коновал — профессия, презиравшаяся в 
древнем Китае, по-видимому, не менее, чем нищенство.].



Некий сунец шел по дороге и подобрал брошенную [кем-то] бирку <с договором>. 
Вернувшись домой, [сунец] спрятал бирку, таясь пересчитал [на ней] зарубки и 
похвастался перед 
соседом:
— Меня ожидает 
богатство!


У одного человека засох платан [33. Эту направленную против суеверий притчу, 
бытующую в Китае и доныне, см. также «Весна и осень Люя», цз. 16, VI, 195.], и 
старик-сосед ему 
сказал:
— Сухой платан — предвестник 
беды!
Тот человек поспешно срубил дерево, а старик-сосед попросил себе дерево на 
дрова.

Опечалился тот человек и 
сказал:
— Вот какой у меня сосед! Ну и хитер же! Ведь ему только и хотелось дров, 
потому и научил меня срубить 
дерево!


Пропал у одного человека топор [34. Эта притча (см. «Весна и осень Люя», цз. 13,
 VI, 128-129), живет и поныне.]. Подумал он на сына своего соседа и стал к нему 
приглядываться: ходит, как укравший топор, глядит, как укравший топор, говорит, 
как укравший топор, — [словом], каждый жест, каждое движение выдавали в нем 
вора.

Но вскоре тот человек стал вскапывать [землю] в долине и нашел свой топор. На 
другой же день снова посмотрел на сына своего соседа: ни жестом, ни движением 
не походил [он] на вора.



Бэйгун Шэном завладела мысль о мятеже. После приема [у царя] он стоял, опираясь 
на перевернутый посох. Острие посоха прокололо ему щеку, кровь стекала на землю,
 а он ничего не заметил.

Услышали об этом чжэнцы и стали 
говорить:
— [Если] забыл о своей щеке, способен забыть обо всем. Пойдет — наткнется на 
бревно, свалится в яму или ударится головой о дерево. Захвачен одной мыслью и 
больше ни на что не обращает внимания.



Когда-то одному цисцу очень хотелось золота [35. См. также «Весна и осень Люя», 
цз. 16, VI, 195.]. Утром пораньше одел он платье и шапку, отправился на базар, 
подошел прямо к меняле, схватил золото и кинулся прочь.

Поймав его, стражник 
спросил:
— Как мог ты украсть чужое золото? Ведь кругом б