денно и нощно, Цзычань тайно отправился к Дэн Си 
посоветоваться.

— [Я], Цяо, слыхал, что [умение] управлять самим собой влияет на семью, что 
[умение] управлять семьей влияет на царство, — сказал Цзычань. Это изречение 
начинает с близких и кончает далекими. [Я же], Цяо, царство привел в порядок, а 
в семье [у меня] беспорядки. Это противоречит учению. Как спасти, братьев? Не 
поможешь ли 
ты?
— Я давно уже удивлялся тебе, — ответил Дэн Си. — Но не смел заговорить первым. 
Почему ты не управишься с братьями немедленно? Не расскажешь им притчу о 
важности жизни, не призовешь [их] к почитанию обрядов и 
долга?
Как только нашелся досуг, Цзычань навестил своих братьев и, воспользовавшись 
советом Дэн Си, сказал 
им:
— Именно благодаря разуму человек ценнее птиц и зверей. Разумом же управляют 
обряды и долг. Тот, кто безупречен в обрядах и долге, добивается славы и постов.
 Возбуждать же свои чувства и искать наслаждений в пороке и разврате — опасно 
для жизни. Внемлите [моим], Цяо, словам, с утра раскайтесь, а уже вечером 
станете кормиться жалованьем.

— Неужели [мы] ждали, пока ты об этом заговоришь? Мы давно уже поняли и давно 
сделали свой выбор, — ответили Зореван и Полуночник. — Жизнь — такая редкая 
удача, а смерть так легко достижима. Кто же это придумал — проводить с таким 
трудом доставшуюся жизнь, в ожидании столь легко приходящей смерти? Стремиться 
почитать обычаи и долг ради хвастовства? Насиловать свои чувства и природу, 
чтобы заманить славу? Это для нас хуже смерти! Желая исчерпать до дна все 
наслаждения своей единственной жизни, испытать все радости этих лет, тревожимся 
лишь о том, чтобы переполненный желудок не помешал вволю пить; чтобы утрата 
силы не помешала предаваться вволю плотским удовольствиям. Не печалит [нас] ни 
дурная слава, ни опасность для жизни.

Но как жалок, как презрен ты, который превзошел всех в умении управлять 
царством! Вознамерился смутить наши мысли поучительной речью? Завлечь наши 
сердца славой и жалованьем? Мы также хотим с тобой 
поспорить!
Ведь тот, кто умеет управлять внешним [миром], вряд ли наведет порядок среди 
людей, [сам же он] обречен на муки. Вряд ли из-за того, кто умеет управлять 
[своим] внутренним [миром], наступит смута, жизнь же [его] будет беззаботной. 
Законы, с помощью которых ты управляешь внешним [миром], отвечая или не отвечая 
желаниям людей, могут на время распространиться в одном царстве. Если бы наш 
способ управлять внутренним [миром] распространился на всю Поднебесную, то 
учению о государе и слугах пришел бы конец. Мы давно хотели объяснить тебе этот 
способ, а ты, напротив, вдруг стал учить нас своему.

Цзычань встревожился и ничего не сумел им ответить, а на другой день обо всем 
рассказал Дэн Си.

— Кто назвал тебя умным? — спросил Дэн Си. — Ты даже не знаешь о том, что 
живешь рядом с настоящими людьми. Порядок в царстве Чжэн — [дело] случая, а не 
твоя заслуга.



Вэйский Дуаньму Шу [12. Дуаньму Шу — по комментарию A. Grahama, потомок ученика 
Конфуция Цзыгуна, хотя поведение героя говорит о нем как о последователе Ян Чжу.
] был современником Цзыгуна. Благодаря богатству предков в его семье скопилась 
тьма золота. [Он] не занимался делами, а предавался свободно тому, что ему 
нравилось. Он делал все, что только хочется делать живому человеку; развлекался 
всем, чем только развлекается человеческая мысль. Здания и ограды, башни и 
террасы, сады и заповедники, пруды и водоемы, вина и яства, колесницы и одежды, 
песни и музыка, красавицы и слуги — все у него походило на государево в 
царствах Ци и Чу. Все, что только было ему по сердцу, — приятное слуху, 
приятное взору, приятное устам, даже из далеких стран, чужеземных краев, не 
произраставшее в Ци [13. Ци — здесь, видимо, описка, так как речь идет о 
царстве Вэй.]. доставалось ему [с такой легкостью], точно из-за [его 
собственной] ограды. На прогулках он проникал повсюду — по малым тропинкам и 
далеким дорогам, даже через горы и реки, отвесные скалы и пропасти [с такой 
легкостью], как другой делает несколько шагов. Гости и удальцы ежедневно 
сотнями прибывали в его поместье. В кухне под котлами непрерывно горел огонь, в 
залах и крытых галереях непрерывно слышались песни и музыка. Оставшиеся от 
пиршества яства раздавали родичам, оставшиеся после них — раздавали всей общине,
 оставшиеся — раздавали по всему царству.

Прожив так шестьдесят лет, он стал дряхлеть и телом и душ