не знает, тело не движется. И все же 
попытаюсь вместе с тобой отправиться [на него] посмотреть.

[С ними] пошли сорок учеников. [Они] увидели, что [лицо] Учителя Южного 
Предместья действительно похоже на маску чудовища, с ним нельзя общаться 
Повернулись к учителю Лецзы и увидели, что жизненная энергия у него отделилась 
от тела и он вышел из толпы.

Вдруг Учитель Южного Предместья указал на ученика Лецзы в последнем ряду и 
заговорил с ним радостно, как будто [перед ним] совершеннейший и сильнейший. 
Ученики Лецзы удивились, и на обратном пути лица всех выражали сомнение.

— Зачем так удивляться? — сказал Лецзы. — Добившийся желаемого молчит, 
исчерпавший знания также молчит. Речь с помощью молчания — также речь, знание с 
помощью незнания — также знание. Отсутствие слов и молчание, отсутствие знаний 
и незнание — это ведь также речь, это ведь также знания. [Значит], нет ничего, 
о чем бы не говорил, нет ничего, о чем бы не знал; [значит] также, что не о чем 
говорить, нечего знать. Только и всего.



Учитель Лецзы стал учиться [12. Вариант данного фрагмента с другой концовкой см.
 стр. 18-19 <53-54>.].

Прошло три года, и [я] изгнал из сердца думы об истинном и ложном, а устам 
запретил говорить о полезном и вредном. Лишь тогда удостоился [я] взгляда 
Старого Шана. Прошло пять лет, и в сердце родились новые думы об истинном и 
ложном, устамк по-новому заговорил о полезном и вредном. Лишь тогда [я] 
удостоился улыбки Старого Шана. Прошло семь лет, и, давая волю своему сердцу, 
[я уже] не думал ни об истинном, ни о ложном, давая волю своим устам, не 
говорил ни о полезном, ни о вредном. Лишь тогда учитель позвал меня и усадил 
рядом с собой на циновке. Прошло девять лет, и как бы ни принуждал [я] свое 
сердце думать, как бы ни принуждал свои уста говорить, уже не ведал, что для 
меня истинно, а что ложно, что полезно, а что вредно; не ведал, что для других 
истинно, а что ложно, что полезно, а что вредно. Перестал [отличать] внутреннее 
от внешнего. И тогда все [чувства] как бы слились в одно: зрение уподобилось 
слуху, слух — обонянию, обоняние — вкусу. Мысль сгустилась, а тело освободилось,
 кости и мускулы сплавились воедино. [Я] перестал ощущать, на что опирается 
тело, на что ступает нога, о чем думает сердце, что таится в речах. Только и 
всего. Тогда-то в законах природы [для меня] не осталось ничего скрытого.



Вначале Лецзы любил странствовать [13. Оценки значения странствий здесь ср. с 
разработкой той же темы у Лаоцзы («Дао дэ цзин», §47).].

— [Ты], Защита Разбойников, любишь странствия. Что же в них хорошего? — спросил 
Учитель с Чаши-горы.

— Радость странствий в том, — ответил Лецзы, — что наслаждаешься отсутствием 
старого. Другие в странствиях наблюдают за тем, что видят. Я в странствиях 
наблюдаю за тем, что изменяется. Есть странствия и странствия! Еще никто не 
сумел определить различия в этих 
странствиях!
— [Ты], Защита Разбойников, странствуешь, конечно, как и другие, а говоришь, 
что иначе, чем другие. Во всем, на что смотришь, всегда видишь изменения, 
наслаждаешься отсутствием старого в других вещах, а не ведаешь, что в тебе 
самом также отсутствует старое. Странствуя во внешнем [мире], не ведаешь, как 
наблюдать за внутренним [миром]. Кто странствует во внешнем, ищет полноты в 
[других] вещах; кто наблюдает за внутренним, находит удовлетворение в самом 
себе. Находить удовлетворение в самом себе — вот истинное в странствиях, искать 
полноты в [других] вещах — вот неистинное в странствиях.

И тогда Лецзы понял, что не постигает [смысла] странствий, и до конца жизней 
больше не уходил.

— Истинное в странствиях! — сказал учитель с Чаши-горы. — При истинных 
странствиях не ведают, куда направляются; при истинном наблюдении не ведают, на 
что смотрят. Все вещи странствуют, все твари наблюдают — вот то, что я называю 
странствием, вот то, что я называю наблюдением. Поэтому и говорю:, истинное — в 
странствиях! Истинное — в 
странствиях!


Дядя Дракона сказал Вэнь Чжи [14. Вэнь Чжи — знаменитый лекарь древности. 
Датировка его жизни (по времени излечения одно