о сне, что разделил чужого 
оленя?
[Царь] спросил совета у помощника. Помощник же 
сказал:
— [Ваш] слуга не может разобраться, сон это был или не сон. Отличить сон от яви 
[могли] лишь Желтый Предок и Конфуций. Кто же их различит, [если] ныне нет ни 
Желтого Предка, ни Конфуция. Значит, можно довериться решению Наставника мужей.



Хуацзы [22. Хуацзы (Цзы Хуацзы) — последователь Ян Чжу (см. Ян Юнго, стр. 233; 
«Чжуанцзы», 286-287). В данном фрагменте он полемически противопоставляется 
конфуцианцу, привязывающему человека к мелочам бытия.] из Янли в [царстве] Сун 
в среднем возрасте потерял память. Взяв [что-то] утром, забывал к вечеру; отдав 
вечером, забывал к утру; на дороге забывал, что [надо] идти, в доме забывал, 
что [надо] сидеть; сегодня не помнил о [том, что было] вчера; завтра не помнил 
о [том, что было] сегодня. Вся семья о нем печалилась. Позвали гадателя, [он] 
гадал на панцире черепахи, ноне дал ответа. Позвали шамана, [он] прочел 
заклинания, но не прогнал несчастья. Позвали врача, [он] лечил, но [болезнь] не 
прошла.

Конфуцианец из [царства] Лу сам вызвался излечить [больного]. Жена и сыновья 
Хуацзы предложили за снадобье половину всего имущества. Конфуцианец же 
сказал:
— Эту [болезнь], конечно, не разгадать по линиям на панцире черепахи, не 
изгнать заклинаниями, не излечить лекарствами и наколами камня [23. Метод 
лечения, по-видимому предшествовавший иглотерапии.]. Я попытаюсь вернуть его к 
мыслям, к заботам. Может быть, и вылечу.

Тут конфуцианец раздел Хуацзы донага, и [тот] стал искать одежду; оставил его 
голодным, и [тот] стал искать пищу; запер его в темноте, и [тот] стал искать 
Света. Конфуцианец обрадовался и сказал сыновьям 
Хуацзы:
— Болезнь поддается излечению. Но мое искусство передается из поколения в 
поколение тайно, чужие в него не посвящаются. Попробуйте загородить [нас] 
справа и слева и оставить нас в комнате наедине на семь дней.

Ему подчинились, и никто не узнал, что он делал. И застарелая болезнь прошла за 
одно утро.

Хуацзы очнулся и страшно разгневался. Выгнал жену, наказал сыновей и с копьем 
погнался за конфуцианцем. Сунцы схватили его и спросили, почему он [так 
поступает]. Хуацзы же 
ответил:
— Прежде, утратив память, я был безгранично свободен, не ощущая даже, 
существуют ли небо и земля. А ныне внезапно [все] осознал, и в тысячах 
спутанных нитей [мне] вспомнились жизни и смерти, приобретения и утраты, 
радости и печали, любовь и ненависть за прошедшие десятки лет. Я страшусь, что 
с такой же силой поразят мое сердце грядущие жизни и смерти, приобретения; и 
утраты, радости и печали, любовь и ненависть. Сумею ли снова хоть на миг 
обрести 
забвение!
Услышав об этом, Цзыгун удивился и рассказал Конфуцию.

— Этого тебе не постичь, — ответил Конфуций, обернулся к Янь Юаню и велел ему 
это запомнить.



Сын циньца из рода Пан в детстве был очень умным, но, возмужав, потерял 
рассудок [24. В этом фрагменте продолжается тема предшествующего, а в 
заключение устами Лаоцзы конфуцианцы («благородные мужи из Лу», см. прим. 25) 
объявляются безумными.]: пение принимал за плач, белое — за черное, аромат — за 
зловоние, сладкое — за горькое, плохой поступок — за хороший. Он понимал 
наоборот все, о чем бы ни думал: небо и землю, четыре страны света, воду и 
огонь, жару и холод.

[Некий] Ян посоветовал его 
отцу:
— Почему бы тебе не навестить благородных мужей в Лу? [25. Царство Лу — родина 
Конфуция, одно из древнекитайских царств, находившееся на территории 
современной провинции Шаньдун.] Среди них много искусных и талантливых! 
Возможно, и сумеют его 
вылечить?
Отец безумного направился в Лу, но, проходя через Чэнь, встретился с Лаоцзы и 
рассказал ему о признаках болезни [сына].

— Почему ты думаешь, что твой сын безумен? — спросил его Лаоцзы. — Ныне все в 
Поднебесной заблуждаются в том, что истинно, а что ложно, что выгодно, а