сказал:
— Гость — великий человек. Ему недостоин противостоять [ни один] мудрец.

— [Когда] играют на флейте, — сказал Творящий Благо, — слышится мелодия. [Когда 
же] дуют в кольцо эфеса, [слышится] лишь свист. Люди восхваляют Высочайшего с 
Ограждающим, а ведь Высочайший с Ограждающим перед Несущим Возвышенное 
уподобятся лишь свисту.



Конфуций пришел в Чу и остановился у [продавца] кашицы на Муравьином холме. Его 
соседи — муж с женой, слуги и служанки поднялись на высокое место <крышу>.

— Что делают эти люди? — спросил Цзылу.

— Это рабы мудрого, — ответил Конфуций. — Он похоронил себя в народе, скрылся 
среди полей. Голос его умолк, но воля его не иссякла. Хотя уста его говорят, но 
мыслей никогда не высказывают. Притом [он] противостоит всему своему поколению 
и брезгует с ним объединяться. [Он] — тот, кто «утопился на суше», из таких 
[как Удалец] с Юга от Рынка, Обязанный к Черной Работе.

Цзылу попросил разрешения пойти и позвать его, но Конфуций 
сказал:
— Оставь! Он знает [меня], Цю, лучше, чем [я] сам. Знает, что [я], Цю, пришел в 
Чу, и думает, что [я] стану добиваться приглашения царя Чу. Ведь он считает 
[меня] болтуном Он постыдится слушать речи болтуна, а тем более с болтуном 
встречаться. Почему ты думаешь, что [он] еще 
там?
Цзылу пошел и взглянул — комната соседей [оказалась] пустой.



Страж границы Высокий Платан спросив у Цзылао [9. Цзылао (Цинь Чжан, Цзыкай) — 
ученик Конфуция (см. также «Изречения», гл. 9, I, 178).
]:
— Не должен ли государь, верша дела, пахать тщательно, а управляя народом, не 
разрывать ростков? Прежде, сея, я пахал небрежно, и поле вознаграждало меня 
зерном также небрежно; полол, разрывая ростки, и вознаграждали меня также 
разорванные ростки. На следующий год я ввел другие порядки: пахал глубоко, как 
следует боронил, и зерно уродилось обильно. Весь год я ел досыта.

Услышав об этом, Чжуанцзы 
сказал:
— Многие нынешние люди относятся к своей [телесной] форме и к сердцу так, как 
говорил Страж границы. Ради всевозможных дел бегут от своей природы, покидают 
свой характер, уничтожают собственные чувства, губят свой разум. Вот у того, 
кто небрежно вспахивает свой характер, в характере и остаются корни зла — любви 
и ненависти. Осока и тростник, зарождаясь, сначала будто поддерживают мою 
[телесную] форму, [но] стремятся искоренить мой характер, а потом без разбора, 
отовсюду просачиваются и прорываются, [вызывая] язвы, нарывы, пылая внутренним 
жаром и исходя гноем. Вот оно 
что!


Кипарисовый Наугольник [10. Кипарисовый Наугольник (Бо Цзюй) — ученик Лаоцзы.], 
учась у Лаоцзы, 
сказал:
— Дозвольте странствовать по Поднебесной.

— Оставь, — ответил Лаоцзы. — Поднебесная [всюду] одинакова. [Кипарисовый 
Наугольник] повторил свою просьбу, и Лаоцзы 
спросил:
— Откуда же ты 
начнешь?
— Начну с Ци, — ответил Кипарисовый Наугольник. — Приду туда, увижу казненного 
[11. В этом плаче-инвективе причиной возрастающего числа тяжб и осужденных 
называется погоня за славой (властью) и богатством.], подниму его и поставлю, 
сниму [с себя] придворную одежду, прикрою его и стану оплакивать, взывая к 
Небу: «Сын [мой]! Сын [мой]! Поднебесную постигло великое бедствие, и ты первый 
пал его жертвой!» Говорят: «Не становись разбойником! Не становись убийцей!». 
Но с тех пор, как возвели [в закон] славу и позор, появились и пороки; с тех 
пор, как стали копить товары и имущество, начались и тяжбы. Ныне возвели [в 
закон] то, что ожесточает людей; накопили то, из-за чего ведутся тяжбы; довели 
людей до крайности, лишив их покоя. Как же можно теперь предотвратить 
[злодеяния]! Древние государи за [все] блага воздавали [хвалу] народу, а во 
всех бедах [винили] себя; [все] истинное видели в народе, а заблуждения — в 
себе. Поэтому только один [царь] терял свое тело и, порицая сам себя, уходил 
[из жизни]. Ныне же [все] по-иному. Скроют происшедшее и [порицают] не ведающих 
[о нем] за глупость; поставят невыполнимую задачу и осудят за отсутствие 
смелости; возлагают тяжкие обязанности и покарают за то, что с ними не 
справились; [пошлют] дальней дорогой и казнят за опоздание. Люди же, зная, что 
сил не хватит, заменяют их притворством. С каждым днем все больше лицемерия [у 
высших]. Как же могут не лицемерить и мужи, и народ? Ведь [если] не хватает 
силы, притворяются; не хватает знаний — обманывают; не хватает имущества — 
грабят. Но кого же [тогда] можно обвинять за 
кражу?


Цюй Боюй проповедовал шесть десятков лет [12. Почти о таком же отказе Конфуция 
от своего учения — дела всей жизни: см. стр. 314 <283>.], а в шестьдесят лет 
изменился. То, что в начале утверждал, под конец изгонял и отрицал. [Он] еще не 
понял, не отрицал ли пятьдесят девять лет то, что назыв