бывает, 
что теряют жизнь и не расставаясь с телом. От прихода жизни нельзя отказаться, 
ее ухода не остановить. Увы! Ведь в мире считают, что пропитания тела 
достаточно для поддержания жизни, хотя пропитания тела, разумеется, 
недостаточно для поддержания жизни. Почему же в мире считают это достаточным? И 
[почему] неизбежно все так поступают, хотя этого и недостаточно? Ведь тому, кто 
хочет избежать забот о теле, лучше всего уйти от мира. Уйдя от мира, 
избавляешься от бремени. Избавившись от бремени, становишься прямым и ровным. 
Став прямым и ровным, вместе с другими обновишься. Обновившись же, станешь 
близок [пути]. Но стоит ли оставить дела? Стоит ли забыть о жизни? [Да]. 
Оставив дела, перестанешь утруждать свое тело; забыв о жизни, не утратишь 
сущности. Ведь сохранив целостным тело, восстановив сущность, сольешься в 
единое целое с природой. Ведь небо и земля — отец и мать [всей] тьмы вещей. 
[Когда они] объединяются — образуется тело, [когда] разделяются — образуется 
[новое] начало. Сохранение без утраты тела и сущности называется [сохранением] 
способности к движению. Сущность, и снова сущность, и возвращение, чтобы 
уподобиться природе.



Учитель Лецзы спросил Стража 
Границы:
— Настоящий человек идет под водой и не захлебывается, ступает по огню и не 
обжигается, идет над тьмой вещей и не трепещет. Дозвольте спросить, как этого 
добиться?
— Этого добиваются не знаниями и не ловкостью, не смелостью и не решительностью,
 а сохранением чистоты эфира, — ответил Страж Границы. — Сядь, я тебе [об этом] 
поведаю. Все, что обладает формой и наружным видом, звучанием и цветом, — это 
вещи. [Различие] только в свойствах! Как же могут одни вещи отдаляться от 
других! Разве этого достаточно для превосходства [одних над другими]? Но разве 
могут [другие] вещи остановить того, кто сумел понять и охватить до конца 
[процесс] создания вещей из бесформенного, [понять, что процесс] прекращается с 
прекращением изменений? Держась меры бесстрастия, скрываясь в не имеющем начала 
времени, тот, <кто обрел истину>, будет странствовать там, где начинается и 
кончается тьма вещей. [Он добивается] единства [своей] природы, чистоты своего 
эфира, полноты свойств, чтобы проникать в [процесс] создания вещей. Природа у 
того, кто так поступает, хранит свою целостность, в жизненной энергии нет 
недостатка. Разве проникнут в его [сердце] 
печали!
Ведь пьяный при падении с повозки, даже очень резком, не разобьется до смерти. 
Кости и сочленения [у него] такие же, как и у [других] людей, а повреждения 
иные, ибо душа у него целостная. Сел в повозку неосознанно и упал неосознанно. 
[Думы о] жизни и смерти, удивление и страх не нашли места в его груди, поэтому, 
сталкиваясь с предметом, [он] не сжимался от страха. Если человек обретает 
[подобную] целостность от вина, то какую же целостность должен он обрести от 
природы. Мудрый человек сливается с природой, поэтому ничто не может ему 
повредить.



Мститель не станет ломать [мечей] Мо[се] и Гань[цзян] [1. Мо[се] и Гань[цзян] — 
пара легендарных мечей, носящих имена их создателей — оружейника (Гань Цзян) и 
его жены (Mo Ce), вариант — один меч, <см. стр. 116>.]. Подозрительный не 
станет гневаться на сброшенную ветром черепицу. [Если] в Поднебесной [всего] 
будет поровну [2. Одна из черт даосской утопии.], не станет ни смуты — 
нападений и войн, ни казней — убийств, обезглавливания. Значит, путь развивает 
не человеческую, а естественную природу. С раз, — витием природного рождаются 
свойства, с развитием человеческого появляются разбойники. [Если] не 
пресыщаться естественным, не пренебрегать человеческим, народ станет близок 
своей истинной [природе].



Направляясь в Чу, Конфуций вышел из леса и заметил Горбуна, который ловил цикад,
 будто [просто] их подбирал.

— Как ты искусен! — воскликнул Конфуций. — Обладаешь ли 
секретом?
— Да! У меня есть секрет, — ответил ловец цикад. — В пятую-шестую луну кладу на 
коконы [цикад] шарики. [Из тех, на которые] положу два [шарика] и [шарики] не 
упадут, теряю немногих; [из тех, на которые] положу три [шарика] и [шарики] не 
упадут, теряю одну из [каждых] десяти; [тех же, на которые] положу пять шариков 
и не упадут, [ловлю всех просто], будто подбираю. Я стою, словно старый пень, 
руки держу, словно сухие ветви. Как бы ни велика была вселенная, какая бы тьма 
тварей в ней ни существовала, мне ведомы лишь крылатые цикады. Почему бы мне их 
не ловить, [если] ничто [другое] не заставит меня шевельн