|
ьма вещей с нами едина. Если
все едино, то к чему еще слова? Если уже названо единым, к чему молчать?
Единство вместе со словом — это два, два и один — это три. Если продолжать, так
со счетом не справиться не только обычному человеку, но даже самому искусному
математику. От небытия к бытию уже досчитали до трех, а если [считать] от бытия
к бытию? Не станем [считать], остановимся на этом.
У пути никогда не было разграничения, а у слов никогда не было постоянного
[смысла], поэтому и появилось разграничение. Дозвольте сказать о подобном
разграничении: появилось левое, появилось и правое; появились правило и долг,
разделение и различие; соперничество и борьба. Это называется восемь свойств.
То, что находится за пределами шести стран света [17. Шесть стран света —
восток, запад, юг и север вместе с зенитом и надиром.], для мудрого существует,
но [об этом он] не говорит; о том, что [находится] в пределах шести стран света,
мудрый говорит, но суждения не высказывает. О поколениях [времен] «Весны и
осени» [18. Возможно, здесь подразумевается эпоха, охватываемая хроникой Лу
(723-481 гг. до н.э.) или других царств, которые также назывались «Весна л
осень».], о воле ранних государей мудрый высказывает суждение, но не спорит.
Ибо в разделении есть и нераздельное, в споре есть и бесспорное. Спросим:
«почему [это происходит]?» [Оттого, что] мудрый хранит это [в себе], а дюжинные
об этом спорят, чтобы похвастаться друг перед другом. Поэтому и говорится: те,
кто спорит, не видят [пути]. Ведь великий путь не [может быть] назван, великий
спор не [может быть] высказан в словах, великое милосердие не милосердно,
великая скромность не уступчива, великое мужество не [совершает] насилий. Путь,
который проявился, не есть путь; слова, высказанные в споре, не убеждают;
милосердие постоянное несовершенно; скромность безупречная встречает недоверие;
мужество, сопровождаемое насилием, несовершенно. Эти пять круглы, но
приближаются к квадрату. Поэтому тот, кто в познании [умеет] остановиться на
[еще] непознанном, — совершенен; кто сумел познать спор без слов, путь, который
нельзя назвать, называется [хранителем] сокровищ природы; тот, в кого вливают и
не переполнится, из кого черпают и не вычерпают, кому истоки знания неведомы,
называется хранителем просвещения.
В старину Высочайший обратился к
Ограждающему:
— С тех пор как я встал лицом к югу [19. «Встал лицом к югу» — взошел на трон,
стал царем.], не могу успокоиться, — хочу пойти походом на Цзун, Гуй и Сюйао
[20. Цзун, Гуй и Сюйао — племена, которые позже завоевал Высочайший <(см. также
стр. 149)>.]. Почему это
[происходит]?
— Почему же не можете успокоиться? Ведь эти три правителя живут словно среди
бурьяна и полыни. Когда-то сразу появилось десять солнц [21. Здесь дается
вариант мифа о десяти солнцах, ср. «Хуайнаньцзы»: «Во времена Высочайшего сразу
взошли десять солнц, спалили [все] злаки, иссушили [все] растения... Охотник по
приказу Высочайшего... поразил [девять] из десяти солнц...» («Хуайнаньцзы», цз.
8, VII, 117-118).], [они] осветили [всю] тьму вещей. А [ваша] добродетель
светлее
солнца!
Беззубый спросил у Наставника Юных: — Знаете ли вы, в чем одинаковы [все]
вещи?
— Как я могу это знать? — ответил Наставник Юных.
— Знаете ли, чего вы не
знаете?
— Как я могу это
знать?
— Тогда ни у кого нет
знаний?
— Как я могу это знать? Хотя попытаюсь кое-что сказать. Как ^постичь, не
является ли незнанием то, что я называю
знанием?
Как постичь, не является ли знанием то, что я называю
незнанием?
Попытаюсь тебя спросить: чьи знания о жилье истинны? Угря или человека, который
станет спать в сыром месте и [у него] забо.лит поясница, отнимется половина
тела? Обезьяны или [человека, который] на дереве дрожит от страха? Чьи знания о
пище истинны? Человека, который питается мясом травоядных и хлебоядных
животных? Оленя, который ест траву? Сороконожки, которая лакомится змеей? Совы
и вороны, которые предпочитают мышей? Чьи знания о красоте в Поднебесной
истинны? Обезьяны-самца, который ищет себе обезьяну-самку; оленя,
спаривающегося с оленихой; рыбы, плавающей с рыбой? [Ведь] Мао Цян и Цзи из Ли
[22. Первая — наложница царя Юэ (начало V в. до н.э.), вторая — наложница царя
Цзинь (VII в. до н.э.), имена их стали нарицательными. Значение фрагмента:
иллюстрация к положению об относительности субъективного восприятия
действительности (см. также притчу о морской птице в Лу, стр. 224, 232).]
красавицами считает [лишь] человек, а рыба, завидя их, уходит в глубину, птица
— улетает ввысь, олень — убегает
|
|