, 
учитель!		Ты уже вернулся к своему истинному,
		А мы все еще 
люди!
Поспешно войдя, Цзыгун 
сказал:
— Дозвольте спросить, по обряду ли [вы] так поете над 
усопшим?
— Что может такой понимать в обряде? — заметили [оба], переглянулись и 
усмехнулись.

Цзыгун вернулся, доложил Конфуцию и 
спросил:
— Что там за люди? Приготовлений [к похоронам] не совершали, отчужденные от 
формы, пели над усопшим и не изменились в лице. [Я] даже не знаю, как их 
назвать! Что там за 
люди?
— Они странствуют за пределами человеческого, — ответил Конфуций, — а [я], Цю, 
странствую в человеческом. Бесконечному и конечному друг с другом не сблизиться,
 и [я], Цю, поступил неразумно, послав с тобой [свое] соболезнование. К тому же 
они обращаются с тем, что творит вещи, как с себе подобным, и странствуют в 
едином эфире неба и земли. Для них жизнь — [какой-то] придаток, зоб; смерть — 
прорвавшийся чирей, освобождение от нароста. Разве такие люди могут понять, что 
такое смерть и что такое жизнь, что сначала, а что в конце? [Они] допускают, 
что тело состоит из различных вещей [27. Комментарии перечисляют такие элементы,
 как земля, ветер (воздух?), вода, огонь или вода, огонь, металл, дерево. 
Почему здесь пропущены металл или земля и представлены четыре элемента вместо 
пяти по «Ян Чжу» (см. гл 7, <стр. 115,> прим. 24), не ясно]. Забывая о 
собственных глазах и ушах, о печени и желчи, [они твердят] все снова и снова о 
конце и начале, не зная границ. [Они] бессознательно блуждают за пределами пыли 
и праха, [странствуют] в беспредельном, в области недеяния. Разве станут они 
себя затруднять исполнением людских обрядов? Представать перед толпой зрителей, 
[говорить] для ушей [толпы 
слушателей]?
— Почему же тогда [вы], учитель, следуете обрядам? — спросил Цзыгун.

— На [мне], Цю, кара Небес! [28. Ср. гл. 3, стр. 148, прим. 10. Признание 
Конфуцием несостоятельности своего учения, осуждения его Небом — полемический 
прием Чжуанцзы.] И все же я разделяю ее с тобою, — ответил Конфуций.

— Осмелюсь ли спросить про их 
учение?
— Рыба создана для воды, а человек — для пути, — ответил Конфуций. — Тот, кто 
создан для воды, кормится, плавая в пруду. Тот, кто создан для пути, утверждает 
[свою] жизнь в недеянии. Поэтому и говорят: «Рыбы забывают друг о друге в 
[просторах] рек и озер, люди забывают друг о друге в учении о пути».

— Осмелюсь ли узнать, [что за человек] тот, кто чуждается людей? — спросил 
Цзыгун.

— Тот, кто чуждается людей, равен природе, — ответил Конфуций. — Поэтому и 
говорится: «Человек ничтожный для природы — благородный муж [царь] для людей 
[29. По даосской концепции «благородный муж (царь)... человек ничтожный».]; 
благородный муж для людей — человек, ничтожный для природы».



Янь Юань сказал 
Конфуцию:
— Когда у Мэнсуня Талантливого [30. Мэнсунь Талантливый (Цай) — фамилия Мэнсунь 
принадлежала одному из трех самых знатных родов в Л у (см. «Изречения», комм. к 
гл. 3, I, 43).] умерла мать, он причитал, не проливая слез, сердцем не скорбел, 
не горевал при погребении. При таких трех упущениях в царстве Лу считали, что 
он прекрасно выполнил обряд. [Мне], Хою, кажется очень странным то, что [он] 
приобрел такую славу, не имея [на нее права] по существу.

— Этот, из рода Мэнсунь, все исчерпал! — сказал Конфуций. — [Он] продвинулся в 
познании. Пренебречь обрядом не сумел, но для себя [им] пренебрег. [Тот] из 
рода Мэнсунь не разбирает, почему [возникает] жизнь, почему [наступает] смерть; 
не разбирает, где начало, а где конец. Как будто, превращаясь в [другую] вещь, 
ожидает неведомых ему перемен. Ведь когда готов к изменениям, как узнать, что 
не изменишься? А когда не готов к изменениям, как узнать, что уже изменился? 
Только мы с тобой еще не начали просыпаться от этого сна. Ведь тот [Мэнсунь], 
выражая страх во внешнем, не [отягощал] утратой своего сердца. Он ощущал не 
смерть, а [быстротечность] пристанища на [одно] утро. Только Мэнсунь и 
проснулся. Причитал потому, что другие причитали. К тому же, когда общаются с 
другими, [есть] собственное «я». Но как знать, «я» ли то, что мы называем «я»? 
Вот тебе приснится, что [ты] птица и взмываешь в небеса; приснится, что [ты] 
рыба и ныряешь в глубину. А теперь не знаешь, говоришь [об этом] наяву или во 
сне? Тому, кто встречает [прев