освободился от позора и вернулся [к 
обычному состоянию]. Преждерожденный незаметно очистил меня добротой. Уже 
девятнадцать лет странствую с учителем, не сознавая, что я — подвергшийся 
наказанию. Ныне мы с тобой изучаем внутреннюю жизнь, а ты выискиваешь [что-то] 
в моем внешнем. Не ошибаешься ли 
ты?
Цзычань от волнения изменился в лице и 
сказал:
— Тебе не придется больше так говорить.



В Лу жил изувеченный в наказание [за преступление] по прозвищу Беспалый с 
Дяди-горы [10. Беспалый (Учжи) — герой, изуродованный физически, ставится выше 
Конфуция и по уму и по моральному облику (полемический прием).]. Ступая на 
пятках, он пришел повидаться с Конфуцием, но тот 
сказал:
— Раньше ты был неосторожен и навлек на себя такую беду. Зачем же теперь [ко 
мне] 
пришел?
— Ведь я всего-навсего не разбирался в делах, вот и лишился, пальцев на ногах — 
отнесся легкомысленно к собственному телу, — ответил Беспалый. — Ныне же я 
принес [вам], учитель, нечто более ценное, чем ноги, что стараюсь сохранить в 
целости. На [вас], учитель, я смотрел, как на небо и на землю. Ведь небо все 
покрывает, а земля все поддерживает. Разве ждал от [вас], учитель, такого 
приема?
— [Я], Цю, был невежлив, — извинился Конфуций. — Дозвольте рассказать [вам], 
чему [я] научился. Почему же вы не 
входите?
[Но] Беспалый ушел.

— Старайтесь, ученики, — сказал Конфуций. — Если [даже] Беспалый, изувеченный в 
наказание, еще стремится к учению, чтобы возместить содеянное в прошлом зло, 
тем более [должен стремиться] тот, чья добродетель в целости.

Беспалый же поведал [обо всем] 
Лаоцзы:
— Конфуций еще не сумел стать настоящим человеком. Почему он без конца тебе 
подражает? Он стремится прославиться как [человек] удивительный и чудесный. 
[Ему] неведомо, что для настоящего человека это лишь путы, [связывающие] по 
рукам и по ногам.

— Нельзя ли освободить его от этих пут? — спросил Лаоцзы. — Почему бы не 
показать ему прямо единство жизни и смерти, возможного и 
невозможного?
— Как его освободишь? Ведь [это] кара, [наложенная] на него природой.

Луский царь Айгун [11. Царь Айгун — правил в Лу с 495 по 467 г. до н.э.] и 
спросил 
Конфуция;
— Что за человек безобразный вэец, которого звали Жалкий Горбун То? [12. Жалкий 
Горбун (Айтай) То — герой, который, вопреки своему уродству, оказывается 
настоящим человеком.]. Мужчины, которым приходилось с ним вместе жить, [так к 
нему] привязывались, что не могли уйти. Увидя его, девушки просили родителей: 
«Лучше отдайте ему в наложницы, чем другому в жены». [Их] не пугало, что 
[наложниц] у него было уже больше десятка. Никто не слыхал, чтобы он запевал — 
всегда лишь вторил. Он не стоял на престоле, не мог спасать от смерти; не 
получал жалованья, не мог насыщать голодных; своим же безобразием пугал всю 
Поднебесную. Он лишь вторил, никогда не запевая, [слава] его познаний не 
выходила за пределы округи, и все же к нему стремились и мужчины и женщины — он 
был, наверно, выдающимся человеком! [Я], единственный [13. Единственный — 
местоимение, обозначавшее царя.], призвал его и увидел, что безобразием [он] 
воистину пугает всю Поднебесную. [Но] не прожил он у [меня], единственного, и 
одной луны, а [я], единственный, [уже] привязался к нему. Не прошло и года, а 
[я], единственный, стал ему доверять. В царстве не было [тогда] ведающего 
закланием жертвенного скота, и [я], единственный, [хотел] назначить его, а он 
опечалился. Позже согласился, но с такими колебаниями, будто отказывался. [Мне],
 единственному, стало досадно, но в конце концов [я] ему вручил должность. 
Вскоре, однако, [он] покинул? [меня,] единственного, и ушел. [Я], единственный, 
горевал, точно об умершем, как будто никто другой не мог разделить со мной 
радости власти.

— Однажды, — начал Конфуций, — когда [я], Цю, ходил Послом в Чу, [я] заметил 
поросят, которые сосали свою уже мертвую мать. Но вскоре [они] взглянули на нее,
 бросили сосать и убежали, [ибо] не увидели [в ней] себя, не нашли [своего] 
подобия. В своей матери [они] любили не тело, а двигавшую им [жизнь].

— Погребая погибшего в бою, его провожают без опахала из; перьев, — продолжал 
Конфуций. — [Ибо для таких знаков отличия] нет оснований, как [нет смысла] 
заботиться о туфлях тому, кому отрубили ногу в наказание. [Никто] в свите Сына 
Неба не срезает ногте