угими. [Те же, кто] не 
принимает [поста] или [от него] отказывается, не ищут славы и похвал. Обдумав 
бедствия и неудачи, которыми он [грозит], находят [в нем] вред для своей 
природы. Высочайший и Ограждающий стали владыками, и воцарился мир. [Они] не 
облагодетельствовали Поднебесную, но и не загубили свою жизнь ради красоты. 
Умеющий Свернуться и Никого не Стесняющий могли стать владыками, но не приняли 
[поста]. Отказывались не лицемерно, [ибо] не [хотели] повредить себе делами. 
Оба они стремились к полезному для себя, отказываясь от вредного, а в 
Поднебесной [их] превознесли как добродетельных. Так могут обрести это название 
те, кто отнюдь не домогался славы и похвал.

— [Те, кто] во имя славы изнуряет свое тело, отказывается от наслаждений, 
ограничивает себя в пище, [лишь бы] поддержать жизнь, [обрекает себя] на 
длительные болезни и постоянную нужду вплоть до самой смерти, — сказал 
Недовольный.

— Счастье в умеренности, вред в излишествах, — сказал Довольный. — И так во 
всем, а особенно — в богатстве. А ныне богачи услаждают свой слух колоколами, 
барабанами, свирелями и флейтами; [они] объедаются [мясом] травоядных и 
хлебоядных животных, хмелеют от густого вина. Удовлетворяя свои прихоти, 
забывают о деле, — это ли не смута? Отягощенные изобилием, [они] будто 
взбираются на высоту с тяжкой ношей, — это ли не страдание? Жаждут богатства, а 
получают болезни; жаждут власти, а истощают свое тело. Пребывая в покое, [как 
бы] тонут [в пучине; когда] тело наливается соками, приходят в гнев, — это ли 
не болезнь? В погоне за богатством и наживой, набивают [все до отказа], ни о 
чем не желают слышать, ни [от чего] не хотят отступиться; мчатся [все быстрее] 
не в силах остановиться, — это ли не позор? Богатство скапливается, его некуда 
девать; но [его] прижимают к груди и не могут [с ним] расстаться; сердце 
исполнено огорчений, но желания растут, [их] невозможно остановить, — это ли не 
горе? В собственном доме подозревают кражи, [в каждом] видят вора; выйдя из 
дома страшатся разбойников; дома _у них] окружены башнями и бойницами, за 
[стенами они] не осмеливаются ходить поодиночке, — это ли не 
страх?
Что может быть вреднее всех этих [пороков] в Поднебесной? А [об этом] все 
забывают, не пытаются разобраться и спохватываются лишь, когда придет беда. [И 
тогда], истощив [все свое] естество, [все] богатства, не вернут ни дня покоя. 
[Этого] не видят, ослепленные славой; не понимают — в погоне за выгодой. Так не 
заблуждение ли вся эта борьба, которая опутывает и тело, л 
мысли?!



Глава 
30
ОТУЧИЛ 
ФЕХТОВАТЬ

Некогда царь Чжао Прекрасный [1. Царь Чжао Прекрасный (Вэнь ван) — некоторые 
комментаторы, а за ними и синологи (см. J. Legge, vol. XXXIX, p. 186) 
отождествляют этого царя с Милостиво прекрасным (Хой вэнь ваном), правившим в 
Чжао с 298 по 266 г. до н.э., за современника которого и принимают Чжуанцзы. 
Такая датировка производится вопреки данным Сыма Цяня, а также вопреки тому, 
что этот эпизод отнесен в «Чжуанцзы» к прошлому («когда-то» — си), что 
упоминание о нем, как и о наследнике Печальном (Куе), отсутствует в 
«Исторических записках» Сыма Цяня и, наконец, что с 265 г. правил сын Хойвана, 
но не Куй, а Дань. Главная же цель Чжуанцзы — не составление хроники, а 
обличение непрестанных войн между царями. Единственная черта характера, 
интересовавшая здесь философа, — увлечение фехтованием как порок, общий для 
царей. Поскольку же имя Прекрасный встречалось почти во всех царствах,, начиная 
с XII в. до н.э., то Чжуанцзы мог назвать именно Чжао, где такого еще не было 
(для одного знака — царства, нетрудно также допустить и возможность описки).] 
пристрастился к фехтованию, Фехтовальщики осаждали [его] ворота, и гостили у 
него по три тысячи человек и более. Днем и ночью перед дворцом происходили 
поединки. За год убивали и ранили больше сотни удальцов. Страсть же царя 
оставалась ненасытной.

Прошло три года. Царство [Чжао] стало приходить в упадок, [другие] цари начали 
строить против него козни. Сокрушаясь об этом, наследник Печальный собрал [всех 
придворных, чьи места] справа и слева, и 
спросил:
— Кто бы взялся отвратить царя от его страсти и положить конец [поединкам] 
фехтовальщиков? [Тому я] дал бы в награду тысячу золотом.

— [Это] под силу [только] Чжуанцзы, — ответили справа и слева.

Наследник отправил посланцев к Чжуанцзы, чтобы поднести [ему] тысячу золотом. 
Чжуанцзы золота не принял, [но] отправился вместе с посланцами и, представ 
перед наследником, 
спросил:
— Что повелит [мне] наследник, награждая [меня], Чжоу, тысячей 
золотом?
— Прослышав о [Вашей] проницательности и мудрости, учитель, — ответил наследник,
 — [я] почтительно поднес тысячу золотом на дары [Вашей] свите. Но разве 
осмелюсь [я] заговорить, [если Вы], учитель, [дар] 
отклонили!
— [Я] слышал, — сказал Чжуанцзы, — что [вы], наследник, хотите с [моей] помощью 
отвратить царя от [его] страсти. Предположим, что [я, Ваш] слуга, отго