смерти. Отец погибшего мальчика превратил его в серого пятнистого кабана и 
пустил в лес,  пропев при этом заклинание,  предрекающее ему и Диармайду гибель 
в один день.  И во время охоты Диармайд смертельно ранил этого кабана и сам 
погиб от его клыков.  Юный Финн отведал лосося мудрости,  и,  согласно одной из 
версий,  Финн погиб от гарпуна. Св.  Айльбе,  вскормленный волчицей,  до конца 
своих дней покровительствовал волкам,  не забывая о своем «молочном братстве»,  
а св.  Кива,  вскормленная точно так же,  имела прозвище «девушка-волчица»,  и 
ноготь на одном из пальцев руки у нее был похож на волчий. 
В мифологии животные не просто звери; им присуща сверхъестественная разумность 
и сила.  Практически по всему миру можно найти подобные ассоциации животных с 
рождением и детством героя,  а в ряде случаев они не покидают его до самой 
кончины,  являя собой яркий пример верной дружбы и службы.  Достаточно 
упомянуть волков у Кормака,  птиц у Конайре,  пса у Финна и жеребенка у Придери.
 Знаменитые кони Кухулина,  которые погибают вместе с ним в его последней битве,
  несомненно,  те самые жеребята,  что родились с ним в одну ночь.  По другой 
же версии один из коней Кухулина чудесным образом возник из озера,  а другой  — 
 прибежал с Великой равнины,  причем оба они в час гибели хозяина вернулись 
туда,  откуда появились. Все названные животные,  столь тесно связанные с 
жизнью и судьбой героя,  вероятно,  призваны символизировать сверхъестественный,
  внечеловеческий элемент его естества,  что особенно отчетливо просматривается 
в повестях о валлийских братьях-близнецах,  Ллю и Дилане,  и древнеиндийских 
молочных братьях Кришне и Балараме.  Как известно,  сразу после крещения Дилан 
устремился к морю и,  обретя морскую природу,  плавает подобно рыбам  —  этим и 
объясняется его прозвище Дилан Эйл Тон (Дилан Потомок Волн). Ни одна волна не 
разбивалась под ним.  И хотя Баларама в отличие от Дилана живет вместе с 
Кришной на земле и сохраняет человеческий облик,  пока не становится взрослым,  
самый его уход из этого мира ясно свидетельствует о его зооморфной природе.  
Однажды,  когда он,  погруженный в размышления,  сидел на берегу морского 
залива,  изо рта его вдруг выполз змей и,  оставив его безжизненное тело,  
устремился в морские волны.  «Сам океан поднялся ему навстречу в облике 
могучего царя змей,  чтобы приветствовать гостя,  его же собственную высшую 
аватару  —  змея вездесущих вод. Змеиная суть божественного героя,  исполнив 
свою миссию,  возвращается в хаос после гибели ее временной человеческой 
аватары».
   Универсальность и единосущность сверхъестественного прародителя имеет прямое 
отношение к мотиву инцеста,  который достаточно часто фигурирует в историях о 
рождении.  Этот мотив типичен для зачатия героя,  и,  анализируя его так,  как 
мы анализировали другие мотивы,  мы должны согласиться,  что любое зачатие в 
некотором смысле инцестуально.  Ведь если отец божественной искры в каждом 
человеческом существе по сути един,  значит,  мать,  дитя,  отец, жена,  
растения и животные суть духовные братья и сестры.  Инцест,  таким образом,  
«неизбежен в силу родства всего живого ab intra». Ту же истину можно 
сформулировать космологически: Родство и,  соответственно,  инцестуальная связь 
с животными и с природой вообще символизируют первичное единство,  
существовавшее до раздела живого и неживого,  растений и животных,  людей и 
зверей.  Не случайно во многих космогонических мифах начало бытия предстает как 
разделение изначальной цельности надвое  — на небо и землю,  сушу и воду,  
мужское и женское.  Мифологические первосупруги  —  это брат и сестра,  и от их 
инцестуального союза происходит все человечество.  Насколько нам известно,  
легенд подобного рода в кельтской традиции не сохранилось,  однако следует 
отметить,  что в сагах Мифологического цикла упоминания об инцестуальных союзах 
не редкость и что некоторые роды Ирландии возводят свое происхождение к 
родоначальнику,  зачатому в инцесте. 
   Когда наступит конец мира,  все многообразие его форм вернется в состояние 
единения,  которое с точки зрения самого мира являет собой хаос. Намек на это,  
видимо,  содержится в одном старинном ирландском заклинании,  при помощи 
которого Племена богини сумели одержать верх над племенем Фир Болг,  а сыновья 
Миля в свою очередь победили Племена богини суть этого сакрального текста 
сводится к тому,  что мир,  или время,  эпоха,  будет существовать,  пока не 
смешаются друг с другом огам и аху, луна и солнце. В другом стихотворном тексте,
  где богиня Бадб пророчествует о конце мира,  среди предвестий гибели назван и 
инцест.
Сын взойдет на ложе отца, 
Отец взойдет на ложе сына, 
Каждый станет и братом себе,  и зятем.
Таким образом,  инцестуальное происхождение героя символизирует присутствие в 
нем некоего имманентного вселенского начала,  альфы и омеги,  и для этого 
начала нет ни брата,  ни сестры,  ни матери,  ни отца,  а, в конечном счете,  — 
 ни рода,  ни вида,  ни элемента.
О союзе между братом и сестрой иносказательно свидетельствует процитированный 
выше поэтический фрагмент «каждый станет и братом себе,  и зятем». И слушатели, 
 и рассказчики историй о рождении дивились тому,  как инцест загадочным образом 
запутывает родственные связи и создает категории,  которые обыкновенно никак не 
могут совпасть. В сохранившемся контексте повесть об инцестуальном 
происхождении Даолгаса была рассказана Финном в ответ на вопрос: кто был сыном 
собственной дочери? Аналогичным образом намек на рождение Куимине,  который 
появился на свет в результате связи отца и дочери, звучит так
Эта Мугайн была его матерью, 
Сам же он был ей братом.
Месс Буахалла была внучкой собственного отца и сестрой собственной матери. В