(nei vab gorchaw),  что показывает самое дальнее колено, по которому 
исчисляется родство. Однако,  согласно другим версиям,  этим седьмым родичем 
оказывается сам человек,  находящийся как бы в центре группы,  связанной 
кровными узами. Одной из самых загадочных проблем ирландских родственных связей 
является идентификация пятого члена geilfine, а в средневековых и в современных 
комментариях древних текстов читатель сталкивается с загадкой «пятой пятины». И 
все же отметим оригинальный термин переводимый буквально как «ноготь пальца» и 
обозначающий некоего родственника, довольно близкого,  но при этом неизвестно 
точно,  в какой именно степени. Данный термин встречается также в германских 
законах. Подобным же образом обстоит с земельными участками: участки 
неиспользованной земли вокруг дёревень в Англии называли «ничейной землей» или 
«землей всех и каждого»,  в Шотландии же эти земли оставались нетронутыми 
отданными в пользование дьяволу. Г.Л. Гомме сравнивает эти ничейные земли с 
клочками нерасчищеннои земли которые крестьяне в отдельных районах Индии 
оставляли для мертвых и других сверхъестественных существ
Итп мы вновь возвращаемся к тому,  что все якобы «лишнее», хаотическое, мертвое,
 незрелое, женское, потустороннее занимает свое место в совокупной системе мира.
 И значимая единица может быть как первой в этой системе, так и последней или 
сразу первой и последней. Так Ньяль Девять Заложников ниже своих четырех 
брачьев поскольку мать его была рабыней, но одновременно он стоял выше их так 
как именно ему суждено было стать верховным королем Ирландии. Да,  девятый вал  
—  самый свирепый, но именно он идет от границы осмысленного космоса. Все же 
что лежит за пределами космоса оказывается низшим по отношению к тому,  что 
лежит в центре космоса,  но именно за пределами рассудка находится источник 
всего сущего. И поэтому если центр обращает множественность в единство, то 
запредельный фактор ставит ее в контекст бесконечности. А единство и 
бесконечность странным образом тождественны*.

* Конечно,  сказанное в этой главе не исчерпывает такой сложной темы,  как 
числовой символизм. Да,  три может быть представлено как два плюс один,  но 
одновременно это и неделимая суть, проявляющаяся в триадах или в образах 
трехликих божеств. Девять  —  это и восемь плюс один,  и трижды три,  а кроме 
того, взятое три раза,  оно составляет и двадцать семь,  и двадцать восемь. 
Хотя в кельтской традиции число тридцать три предстает впервую очередь как 
тридцать два плюс один,  его можно интерпретировать и как тридцать плюс три,  и 
как взятое трижды одиннадцать,  что встречается в древнеиндийских текстах. 
Кроме того, мы оставили за пределами нашего рассмотрения более крупные числа,  
например пятьдесят,  которое было необычайно значимо не только для кельтов,  но 
и для древних греков,  и для народов Ближнего Востока. В ирландских текстах 
часто мелькают и упоминания о числе «трижды по пятьдесят»,  тогда как число 
«трижды пять» встречается крайне редко. Числа,  как и другие символы, обладают 
более чем одним значением

  Часть третья.  Смысл повествования

        Глава 10.  Репертуар рассказчиков
Наверное, кому-нибудь покажется, что я всего лишь pазвлекаю самого себя и 
пересказываю повести поэтов с тою же вольностью, с  какой поэты их сочиняли. Но 
это не так. Слишком хорошо я знаю, из какого податливого материала созданы 
повести и как легко при известной сноровке и живости ума привнести в них смысл, 
кторого там никогда не было. Все это я тщательно проверил и взвесил.
Фр. Бэкон
В первой части книги мы познакомили читателя с главными персонажами кельтской 
эпической традиции,  сгруппировав их по «циклам». Хотя сказители древности, 
несомненно, отдавали себе отчет в существовании таких «циклов»,  в каждом из 
которых деиствовали особые персонажи, упоминний об этом во всей обширной 
литературе не сохранилось. В дошедшей до нас классификации повести не 
группируются в циклы,  а события в историях жизни отдельных персонажей не 
упорядочиваются хронологически, как в житиях святых. В основу классификации 
эпических преданий положены их сюжеты  —  как в современных указтелях по 
сюжетам народных сказок. Сейчас пожалуй,  уже невозможно установить древность 
такого принципа классификации сюжетов. Можно лишь сказать,  что сохранившиеся 
средневековые версии, называемые ныне Список А и Список Б скорее всего восходят 
к оригиналу, бытовавшему уже в Х в.
В каждом из списков содержится несколько сюжетных «разделов»,  причем совпадают 
они друг с другом не полностью. Так,  в Списке А содержится семнадцать типов 
повестей,  а в Списке Б  —  пятнадцать,  и лишь тринадцать из них всгречаются в 
обоих списках. Однако у нас нет никаких оснований предполагать,  что типы 
сюжетов,  упомянутые только в одном из списков,  например Зачатия и Рождения,  
Плавания и Насильственные Смерти,  менее аутентичны или не столь важны.  Итак,  
списки можно сопоставить следующим образом:
 Сюжеты,  общие для Списков А и Б
Разрушения (Togia) 
Похищения скота (Тaпа) 
Сватовства (Tochmarca)
Битвы (Catha) 
Пиры (Fessa) 
Приключения (Echtrai)
Похищения и Тайные бегства (Aithid)
Резни (Airgne)