призраки  долин,  и  всяческие  колдуны и  оборотни, и отвратительные демоны
земли  и воздуха,  и  дьявольские  привидения;  все  они  взывали к  воинам,
призывая их собрать  все свое  мужество и  сразиться с ними.  Когда же битва
окончилась,  они  принялись бродить  среди  павших  воинов;  отрубая  головы
убитых, они называли их  "урожаем  Махи". Эти мрачные создания  воинственной
фантазии обладали удивительной живучестью. В то  время как  Нуаду, верховный
бог войны, довольно рано  исчез из гэльского пантеона, пав от рук фоморов  в
грандиозной битве между богами и фоморами, Бадб и Морриган, вместе с прочими
кельтскими божествами,  благополучно  дожили до конца Средних  веков. Точнее
говоря,  они уцелели  и  до наших дней  в мире суеверий и сверхъестественных
созданий, знакомых всем кельтоязычным народам, где действует их аватара[1] -
серый ворон.

     [1] Аватара  (миф.  инд.) - реальное воплощение божества в материальном
мире.
     Величайшим  после  Нуаду  богом  был  Дагда, имя  которого,  по  мнению
некоторых  исследователей,  означает  "Добрый  бог",  или  "Пламя  бога".  В
старинном ирландском трактате "Выбор имен"  рассказывается  о том, что Дагда
был  богом земли;  у него был котел под  названием "Неиссякающий", в котором
каждый находил себе пищу в соответствии со своими заслугами, и поэтому никто
никогда не оставался им недоволен. Была у Дагды и живая арфа, Уаитни.  Когда
бог играл на ней, времена года шли установленным чередом: весна следовала за
зимой, лето сменяло  весну и уступало  место осени, которая, в свою очередь,
сменялась   зимой.   Дагда,  считавшийся  большим   любителем  и  неутомимым
поедателем овсяной  каши, служил отражением примитивного сознания  архаичных
народов, питавшихся в основном зерном. В древнем предании о второй битве при
Маг Туиред, сохранившемся  в составе  Харлейского манускрипта, дано описание
одеяния  бога. На  нем была коричневая  рубаха с широким  вырезом на вороте,
едва прикрывавшая его бедра, а  поверх нее - широкая накидка,  ниспадавшая с
плеч.  На  ногах  у него были  башмаки из  конской шкуры волосом наружу.  Он
повсюду  таскал  или, лучше сказать,  возил за собой  на  колесе восьмизубую
боевую  палицу, настолько большую и тяжелую,  что  поднять  ее могли  только
восемь сильных мужчин, а само колесо,  когда бог  взваливал  на него палицу,
оставляло   глубокую   борозду,  напоминавшую  границы   между   владениями.
Седоголовый  старик,  неутомимый  поедатель овсяной каши,  он именно  ей был
обязан  своей славой непобедимого  воина. В битве  между богами  и  фоморами
Дагда  совершил славные  подвиги; так, однажды он захватил в плен однорукое,
стоногое и  четырехголовое чудовище по  имени  Мата,  приволок его к  "камню
Бенна", что неподалеку от Бойн, и там убил его.
     Матерью сына Дагды, Оэнгуса, была  Боанн (Бойн).  Бойн ассоциируется  с
легендой  о  реке Бойн, которой,  по свидетельству Лейстерской книги, она не
только  дала  имя,  но  и  создала  ее.  Прежде на ее  месте был ручей,  так
называемый  ручей  Троицы,  скрывавшийся  в  тени  девяти  волшебных  кустов
орешника.  На  этих кустах росли  орехи  темно-малинового  цвета, обладавшие
волшебным  свойством:   тому,   кто  сумеет  сорвать  их  и  тотчас  съесть,
открывались  таинственные  познания  о сущности мироздания. Эта  легенда, по
всей видимости,  представляет собой гэльский вариант древнееврейского мифа о
древе познания добра  и зла. Привилегией знать эти  тайны  пользовался  лишь
один  вид  существ  -  божественные  лососи,  обитавшие  в  ручье  и  тотчас
проглатывавшие орехи,  как  только  те падали  с ветвей  орешника  в воду, и
поэтому знали все  и  обо всем. Отсюда  пошло выражение "вещие лососи". Всем
прочим, в том числе и верховным богам, было строжайше запрещено приближаться
к  этому месту. И  лишь  Бойн, движимая непреодолимым любопытством, присущим
всем  женщинам,  осмелилась  нарушить  этот  запрет   богов.   Но  едва  она
приблизилась к  ручью, его воды поднялись, двинулись на дерзкую и всей своей
мощью обрушились на  нее. Бойн удалось спастись, но воды больше не вернулись
в прежнее русло. Они  стали рекой Бойн, а что касается знаменитых обитателей
ручья,  вещих  лососей, то  они  с  тех пор вечно кружат и  кружат в  речной
глубине, напрасно пытаясь  найти  на дне  волшебные орехи.  Одного  из  этих
волшебных лососей  однажды поймал и съел знаменитый  Финн Мак Кумхэйл, чем и
объясняется  обретенный им дар всеведения (см. главу  15,  "Финн и  фианы").
Такие  объяснения причин возникновения рек  -  излюбленный прием  ирландских
легенд,  отражающий  присущее  кельтам  почтительное отношение  к  поэзии  и
знанию,  в  сочетании   с  предостережением,  что  к  такому   месту  нельзя
приближаться без страха.  В преданиях,  в частности, в  тексте  Лейнстерской
книги,  рассказывается о  ручье  Шеннон, который,  как и Бойн,  рассвирепев,
вышел  из  берегов и бросился вдогонку  за  дерзкой нимфой по имени  Сионан,
дочерью  Лодана, сына  бога моря  Лира. Сионан направилась к другому  ручью,
который носил название "ручей Коннлы"  и протекал  глубоко в морской пучине,
то есть, другими словами, в стране Молодости. "Это тот самый ручей, - гласит
предание, -  у  которого  растет орешник,  дающий мудрость и вдохновение,  а
также  орешник  поэтического искусства; на этих кустах  в один и тот же  час
появляются листья, цветы и  орехи, дождем  падающие в воду, отчего  в  ручье
поднимается  волна  цвета  королевского  пурпура".  В  рассказе, описывающем
приближение Сионан к  ручью, ничего не говорится о тех обрядах или ритуалах,
которые она по незнанию не  совершила, но сердитые волны набросились на нее,
накрыли с  головой и выбросили на берег Шеннона,  где она  и умерла, оставив
реке свое имя. Этот миф об орешнике  вдохновения и познания,  а также образы
бурных  волн  проходят  через все ирландские  легенды.  Это с проникновенной
чуткостью выразил ирландский поэт А.Е. Расселл в следующих строках: