|
внутреннему переживанию индивидуума. Когда же они превращаются в воробьев,
ворон
или персиковое дерево, они попадают на общественный рынок, где любой, кто
захочет, может их купить и продать. Они становятся частью общественности и
совершенно теряют свое первоначальное неповторимое обаяние, из-за которого они
так высоко ценились.
Таким образом мы можем сказать, что язык имеет два аспекта, или, точнее, наше
первоначальное переживание может быть выражено двояким образом: один -
объективный, или направленный наружу, а другой - субъективный, или направленный
внутрь. Следует помнить, однако, что слово "субъективный" здесь не следует
понимать в обычном смысле. Я пытаюсь придать ему, говоря о "субъективном"
переживании, значение того, что может быть названо внутренним переживанием,
лишенным "умственного" элемента, так как умственное сводится к бесконечному
анализу и никогда не приводит к заключению или чему-то определенному. Это
означает, что язык и интеллект тесно связаны друг с другом и что интеллект
является антиподом субъективности, которая выражается, если можно так сказать,
в
углублении в "кар-кар" или "чив-чив" и стремлении проникнуть в основу
внутреннего переживания. Это также означает, что субъективный путь - это
возвращение к реальности, а не уход от нее. Уход от реальности неизбежно ведет
к
разделению ее на бесчисленные составные части, лишает ее целостности и не
оставляет ничего утешительного или определенного.
Запад слишком увлекался обобщением, что привело к уходу от реальности.
Реальность в конкретном, а не абстрактном, однако мы не должны принимать
конкретное за гипноз, так как оно не является субстанцией в объективном смысле.
То, что обычно подразумевают под объективной субстанцией, на самом деле
представляет собой призрачное существование, не имеющее в себе, в конце концов,
никакой субстанции. Я хочу пояснить все это примером.
Действие происходит в древнем Китае. Сановник, по имени Рикко Тайфу, встретился
с одним учителем буддизма и, цитируя одного буддийского ученого периода Шести
династий, сказал: "Удивительно, что земля и небо представляют собою в основе то
же, что и я сам, что десять тысяч вещей состоят из той же субстанции, что и я".
На это учитель, Нансэн, отреагировал следующим образом: он просто указал на
цветок, растущий во дворе, и, как могло показаться, забыв о единстве вещей, о
котором только что упомянул ученый сановник, сказал: "О друг мой, мирские люди
смотрят на этот цветок не иначе, как сквозь пелену окутавшего их сна".
Это мондо (вопрос и ответ) весьма примечательно. Ученый сановник, разум
которого
привык к философскому обобщению, облек реальность в туманный призрак единства
вещей. Буддийскому учителю это не понравилось, и вместо того, чтобы пускаться в
рассуждения, он обратил внимание своего собеседника на ближайший предмет и
посоветовал не превращать его в призрак.
Внешне это может быть принято за чистой воды материализм, но те, кто знает, что
имеется в виду под конкретностью или субъективизмом, поймут значимость этой
буддийской точки зрения.
Комментатор этой истории делает следующее замечание:
"Легко сказать, что вся Вселенная - это не что иное, как я сам, что когда мне
холодно, то холодно на небе и земле, когда мне жарко, то жарко на небе и земле;
когда я утверждаю, земля и небо обретают реальное существование, когда отрицаю
-
они совершенно уничтожаются; когда я прав, на небе и земле царит безусловный
порядок, когда неправ, там нет абсолютно никакого порядка.
С точки зрения логики, такое утверждение может считаться вполне приемлемым. Но
если бы мы на этом остановились и не знали, куда идти дальше, то откуда бы
тогда
Шакьямуни взял букет цветов и каким бы образом Бодхидхарме удалось прийти в
Китай из-за южных морей? Ответ Нансэна философу - это удар по носу, по самому
больному месту. Он сметает с лица земли тот уютный уголок, в который забился
философ, воображая, что он в полной безопасности. Этот удар как бы сталкивает
человека в бездонную пропасть, и когда тот совсем испустит дух, он обретет
возможность воскреснуть из мертвых и стать новым человеком".
|
|