Различие между образом мыслей Дзэгэна, который в основном присущ и нам, и 
образом мыслей этих двух учителей символизирует различие между Востоком и 
Западом. Запад мыслит антитезно. И вообще мышление осуществляется именно таким 
образом, так как прежде всего существует сам мыслящий субъект, у которого есть 
объект, на который направлена мысль этого субъекта. Всякое человеческое 
мышление 
протекает так. Дуализм в этом случае неизбежен. Рождение и смерть, начало и 
конец, созидание и разрушение - все это начинается здесь. Такое мышление можно 
назвать также объективным, так как в этом случае оно исходит от субъекта. Оно 
начинается с него, а поэтому он всегда налицо. И как бы далеко он не уходил, он 

никогда не может совершенно исчезнуть.

Восточный образ "мысли" означает, что мыслитель теряется в мышлении. Это уже не 

мышление в обычном смысле слова. Вот почему я говорю, что восточному уму 
несвойственно "мышление". Именно в этом кроется причина того, что учителя не 
дают Дзэгэну решительно никакого ответа. Они бы ответили "да" или "нет", если 
бы 
это только было возможно. Но все дело в том, что они не могли ни утверждать, ни 

отрицать. Если бы они прибегли к тому или другому, то они исказили бы свой 
внутренний опыт. Им ничего не оставалось, как продолжать отвечать "ни то ни 
другое". Для них мыслитель и мышление одно. Если бы они остановились на чем-то 
одном и сказали бы "да" или "нет", то это бы означало отделение мыслителя от 
мысли и нарушение целостности внутреннего опыта.

Слова, которыми я здесь пользуюсь, могут показаться читателю непонятными или 
противоречивыми друг другу, так как термины вроде "субъективный", "целостный", 
"внутренний", "опыт" - все принадлежат к категории мышления, которую, как я уже 

сказал, Восток игнорирует.

Вся беда в том, что язык - это самый ненадежный инструмент, который когда-либо 
изобрел человеческий разум. Мы не можем жить, не прибегая к помощи этого 
средства общения, ведь мы существа общественные, но если мы только примем язык 
за реальность или сам опыт, мы совершим самую ужасную ошибку и начнем принимать 

за луну палец, который всего лишь указывает на нее. Язык - это обоюдоострый меч.
 
Если пользоваться им неосторожно, то он поразит не только врага, но и самого 
нападающего. Мудрый избегает этого. Он всегда очень осторожен в обращении с 
языком.




II


В связи с тем, что я не располагаю временем, достаточным для подробного 
изложения предмета, позвольте мне ограничиться вопросом о внутреннем характере 
духовных переживаний. Этот вопрос составляет суть восточного образа мышления.

Когда я говорю: "Я слышу звук", - то, что я слышу, не воспринимается мною как 
звук. Это либо "чик-чи-рик" (чириканье воробья), либо "кар-кар" (карканье 
вороны). Когда я говорю, что вижу цветок и объявляю его "красивым", тогда то, 
что я вижу, не является красивым цветком: это "е-е" (свежесть и красота) и 
"сяку-сяку" (яркость) в выражении: "Момо ва е-е тари, cоно хана сяку-сяку тари",
 
где "момо" (персиковое дерево) и его, "хана", (цветы) являются обобщением. Мы 
можем сказать, что даже "кар-кар" и "чик-чирик" или "е-е" и "сяку-сяку" 
являются 
в равной мере обобщениями, как и персиковое дерево, воробей или ворона. Но 
между 
воробьем и "чик-чирик", или персиковым деревом и "е-е", или "сяку-сяку" 
существует следующая разница: воробей или персиковое дерево свидетельствуют о 
так называемом "объективном существовании", в то время как "е-е" и "чик-чирик" 
не имеют своего объективного значения. Они являются простым выражением 
внутреннего переживания, которое имеет место в разуме или какой-то иной области.


Язык всегда стремится к образности, и в результате все, что бы ни выражалось с 
его помощью, не является действительным переживанием, а какой-то 
идеализированной, обобщенной и объективизированной интерпретацией того, что 
первоначально было пережито индивидуумом.

"Чик-чирик" и "кар-кар", и "е-е" - это ближайший подход к такому 
первоначальному