|
формы, нет звука, нет запаха, нет вкуса, нет осязания, нет предметов. Нет
знания, нет неведения, которое нужно устранить. Здесь нет разложения и смерти.
Нет четырех истин, раскрывающих страдание, его происхождение, его устранение и
пути к его устранению. Здесь нет представления о нирване, нет ее достижения или
недостижения. Поэтому, о Шарипутра, в связи с тем, что нет достижения нирваны,
человек, приблизившийся к состоянию праджняпарамиты бодхисаттв, пребывает в
свободе в сознании. Когда оковы сознания спадают, оно освобождается от всякого
страха, всякого ограничения и условности и наслаждается конечной нирваной".
Читая все это, можно подумать, что критики справедливо обвиняют дзэн в том, что
он проповедует философию чистого отрицания, но ничто так не чуждо дзэну, как
подобного рода философия, так как дзэн всегда стремится решить центральную
проблему жизни, которую никогда не сможет обнаружить скальпель интеллекта.
Чтобы
решить эту центральную проблему жизни, дзэн вынужден прибегнуть к серии
отрицаний. Простое отрицание, однако, не свойственно духу дзэна. Дело в том,
что
мы привыкли к дуализму, а эту ошибку интеллекта следует устранить в корне.
Поэтому дзэн, естественно, может отрицать: "Ни это, ни то и ничто другое". Но
мы
можем настаивать на получении ответа: "Что остается после всех отрицаний?"
Учитель, услыша такой вопрос, скорее всего даст нам пощечину и скажет: "Глупец,
что это такое?" Некоторые сочтут это просто уклонением от ответа или не более
чем практическим примером дурного поведения. Но если вы постигнете дух дзэна во
всей его полноте, вы поймете реальное значение этой пощечины. Ведь дзэн не
имеет
дела ни с отрицанием, ни с утверждением, а с простым фактом, чистым опытом,
самой основой нашего существа и мысли. Все спокойствие и пустота, какую вы
только можете пожелать в процессе самой активной умственной деятельности,
скрыты
внутри нас. Не увлекайтесь чем-либо внешним или условным. Дзэн можно ухватить
только голыми руками, перчатки тут не помогут.
Дзэн вынужден прибегать к отрицанию из-за нашего врожденного неведения (авидьи),
которое пристает к нашему уму, как мокрое белье к телу.
Неведение (это следует понимать в том смысле, который ему придает Гераклит в
своей "Энантиодромии", то есть антитезное значение) также может иметь свое
место, но не должно выходить за должные рамки.
Его можно назвать также логическим дуализмом. Белое - это снег, а черное - это
ворона. Но ведь это сугубо мирской и неправильный подход к делу. Если мы хотим
докопаться до истинного положения вещей, мы должны рассматривать их исходя из
состояния несотворенного мира, в котором сознание, дифференцирующее вещи на
"то"
и "это", еще не пробудилось, а ум поглощен своей собственной идентичностью, то
есть пребывает в безмятежности и пустоте. Мы живем в мире отрицания, он не
может
привести нас к внешнему или абсолютному утверждению - утверждению в отрицании.
Снег не белый и ворона не черная, однако и то и другое само по себе или черное,
или белое. И вот тут мы видим, что простой человеческий язык не в состоянии
точно передать то, что имеет в виду дзэн.
Кажется, что дзэн отрицает, но он всегда позволяет нам видеть нечто,
находящееся
совсем рядом с нами, и если мы не принимаем этого, то это наша собственная вина.
Большинство людей, умственный взор которых затуманен облаками неведения,
проходят мимо него, не обращая никакого внимания. Для них дзэн действительно
нигилизм, потому что они его не видят.
Когда Обаку Киун поклонился однажды в храме статуе Будды, к нему подошел один
из
его учеников и сказал: "Ведь дзэн говорит, что его не надо искать при помощи
Будды, дхармы или сангхи, так почему же ты кланяешься Будде, как будто ты
хочешь
добиться чего-то этим набожным поклоном?" Учитель ответил: "Я не ищу его при
помощи Будды, дхармы или сангхи. Я просто отдаю дань Будде". "Однако какая
польза от твоего набожного вида", - пробормотал ученик. Учитель дал ему
пощечину, на что ученик ответил: "Какой ты грубый человек". Учитель же
воскликнул: "Ты знаешь, где ты находишься. Мне некогда в угоду тебе думать о
грубости и вежливости". После этого ученик получил еще одну пощечину.
|
|