частью великой Праджняпарамиты-сутры. "У меня есть к тебе вопрос. Если ты 
ответишь на него, я с радостью накормлю тебя бесплатно. Если нет, то тебе 
придется пойти куда-нибудь в другое место". "Какой вопрос?" - спросил монах. 
"Согласно Алмазной сутре, разум, связанный с прошлым, недостижим, разум, 
связанный с будущим, недостижим, и разум, связанный с настоящим, также 
недостижим. Если это так, то какой разум ты хочешь особо выделить?" Тут 
требуется объяснение. В китайском языке "тянь-синь" - "подкрепиться", можно 
буквально перевести как "особо выделить разум". Я не знаю истории происхождения 

этого слова. Хозяйка чайной, воспользовавшись словом "разум", которое 
ассоциировалось с "подкрепиться", процитировала сутру, в которой говорится, что 

разум "недостижим" во времени ни в какой форме - ни в форме прошедшего, ни в 
форме настоящего, ни в форме будущего. Если это так, то тогда нельзя сказать, 
что у монаха вообще есть какой-либо "разум", который он хотел "особо выделить". 

Отсюда ее вопрос. Токусан был сбит с толку. Изучая эту сутру в традиционном 
аспекте концептуальной интерпретации, он не был готов к таким вопросам. Он не 
мог дать ответа и был вынужден уйти без чая. Те, кто не знает, как уйти за 
пределы времени, естественно, встретят трудность в достижении Нирваны, которая 
представляет собой вечность. Недостижимость Нирваны является следствием того, 
что человек ищет ее на берегу становления жизни, как если бы Нирвана была 
чем-то 
вне времени или рождения и смерти (самсары). Нирвана - это самсара, а самсара - 

это Нирвана. Поэтому вечность, Нирвана, должны быть открыты там где движется 
время, самсара, подкрепить силы едой нельзя во времени.

Еда есть время. Она есть нечто достижимое, и в то же время она продолжается в 
чем-то недостижимом, так как без этого нечто все, что достижимо, перестает быть 

достижимым. Жизни свойственна такая парадоксальность. Время неуловимо, то есть 
недостижимо. Если мы пытаемся уловить его, глядя на него со стороны, то мы не 
можем даже просто-напросто поесть. Попытку объективно поймать время в 
последовательных моментах прошлого, настоящего и будущего можно сравнить с 
попыткой поймать свою собственную тень. Это постоянное отрицание вечности. 
Недостижимое должно быть схвачено снаружи. Человек должен жить в нем и в 
контакте с ним. Двигаясь и изменяясь, человек должен стать движением и 
изменением. Эмерсон в "Брахме" воспевает вечное как "некую сущность", 
скрывающуюся за изменяющимися и движущимися формами времени:

		Забыть меня - большое упущение.
		Я крылья тех, кто улетает от меня,
		Я сомневающийся, и сомнение,
		И гимн брамина - это тоже Я.

Там, где "сомневающийся и сомнение" представляют собою одно, там пребывает 
Брахма в виде "образа вечности", который есть сам Бог. Когда "сомневающийся и 
сомнение" разделены и помещены в узкие рамки времени, двойственность отравляет 
каждое мгновение жизни, навсегда скрывая свет вечности. "Жить в свете вечности" 

означает проникнуть в единство и полноту вещей и жить в контакте с ними. Вот 
что 
японцы называют "видением вещей" (соно-мама) такими, как они есть в своем 
естестве, что, по словам Вильяма Блэйка, означает "держать бесконечность на 
ладони руки, а вечность заключить в час". Видеть вещи так, как их видит Бог, 
согласно Спинозе, значит, видеть их в аспекте вечности. Однако всякая 
человеческая оценка обусловлена временем и страдает относительностью. Как 
правило, нам, людям, трудно "видеть мир в песчинке и небо в диком цветке". Для 
наших органов чувств песчинка не является целым миром, а дикий цветок на краю 
поля - небом. Мы живем в мире различения и черпаем наслаждение из наблюдения 
над 
конкретным. Нам не удается увидеть его "ровным" или "однообразным", что 
советует 
нам Мейстер Экхарт и что также советовали Спиноза и Блэйк и другие мудрецы 
Востока и Запада. Теннисон, должно быть, испытал нечто похожее, когда он сорвал 

дикий цветок, растущий в трещине стены и размышлял, держа его в руке.




III


Как бы трудно ни было таким образом смотреть на мир, самое странное или, скорее,
 
самое удивительное, это то, что мы иногда переступаем пределы преходящего и 
относительного в нашем сознании. И тогда мы осознаем, что жизнь - ценная вещь, 
и