тв на дне глубоких колодцев, 
покрытых земляными курганами[9 - В современной археологии различаются «ямные» 
культуры и «курганные захоронения». (Примеч. В.Г. Луконина.)]. Простолюдинов, 
вероятно, опускали в обычные земляные могилы, от которых никаких следов не 
осталось.

По-видимому, незадолго до того, как индоарийцы и иранцы отделились друг от 
друга, у них возникли новые представления о загробной жизни. Они заключались в 
том, что по крайней мере некоторые из них, а именно вожди, воины и жрецы, 
которые служат богам, могут избежать устрашающей участи вечного безрадостного 
существования на том свете, а души некоторых людей после смерти могут взлететь 
и присоединиться к богам в светлом раю, где они познают всевозможные 
удовольствия. С возникновением этих представлений «Переход-разлучитель» стал 
мыслиться в виде моста, один конец которого покоится на вершине горы Хары, а 
другой ведет ввысь, на небо. Лишь достойные, может быть, благодаря тому, что 
совершили много жертвоприношений богам, могут пройти по этому мосту. Души 
других, пытаясь перебраться по мосту, упадут вниз, в подземное царство мертвых. 
Среди тех, души которых считались обреченными на такой конец, были, видимо, все 
низкие по своему положению люди – пастухи, женщины и дети. Души, которые 
достигали рая, естественно, больше не нуждались в приношениях, совершаемых 
потомками, но то традиции, а также, несомненно, из-за неясности относительно 
загробной судьбы каждого человека приношения благоговейно совершались по всем 
умершим.

Вместе с надеждой, что существует вероятность достичь рая, развивалась вера в 
восстановление тела. Очевидно, невозможно было помышлять о том, чтобы только 
душа могла испытывать небесные радости. Судя по свидетельствам индийской 
традиции, считалось, что в течение первого года после смерти кости тленного 
тела восстанут и, одевшись бессмертной плотью, соединятся с душой на небе. 
Возможно, именно из-за этого представления индоарийцы постепенно сменили свой 
похоронный обряд кремацией, в которой тленная плоть быстро уничтожалась. После 
кремации кости тщательно собирали и захоранивали в ожидании воскрешения. Однако 
иранцы, как кажется, слишком почитали огонь, чтобы использовать его для 
уничтожения оскверняющего вещества. Поэтому, может, уже в языческие времена 
среди них вместо сжигания был принят обычай выставления тел, известный позднее 
у зороастрийцев. Обычай заключался в том, что труп оставляли в каком-либо 
пустынном месте, где стервятники и питающиеся падалью звери быстро сжирали его. 
Солнечные лучи становились путем, по которому душа поднималась на небо, а 
разлагающаяся плоть быстро исчезала. После этого кости собирали и хоронили так 
же, как и в обрядах индоарийцев.

Изучение языческих иранских верований о загробной жизни осложняется наличием 
еще одного обозначения, кроме урван, для души усопшего, а именно 
*фраварти(авестийское фраваши). Этимология этого слова (так же как и слова 
урван) сомнительна. Возможно, оно происходит от того же корня вар; что и 
хам-варэти –«доблесть», и обозначало .первоначально душу усопшего героя, то 
есть того, кто больше всего может помочь своим потомкам и защитить их. Если это 
так, то тогда у древних иранцев должен был существовать такой же культ героев, 
как и у древних греков. Фраваши представлялись чем-то вроде валькирий –женскими 
существами, крылатыми, населяющими воздух. Если они были довольны 
жертвоприношениями, они быстро слетались на помощь людям. Они старались 
обеспечить каждый год дождями свои семьи, следили за тем, чтобы в их семействах 
рождались дети, а во время войны невидимо сражались рядом со своими потомками. 
С древнейших времен, вероятно, существовало сходство между особым культом 
фраваши и поклонением душе, и оно способствовало тому, что верования о них 
несколько смешались и стали неясными. Развитие представлений о загробной жизни 
в раю увеличило смешение еще больше. Казалось бы, именно могущественные фраваши 
мыслились живущими высоко на небе вместе с богами, но в действительности в этой 
связи чаще всего упоминается душа-урван.

Возможно, вековая вера во фраваши как в вездесущих помощников и защитников и 
препятствовала тому, чтобы их мыслили живущими вдалеке. Может, трудно было 
также связывать этих крылатых духов с идеей воскрешения тела. Как бы то ни было,
 но уже в языческие времена представления о могучих фраваши и беспомощной 
душе-урван в большой мере слились. В авестийском гимне к фраваши (Яшт 13), 
содержащем древние части, они изображаются возвращающимися к своим домам в 
праздник Хамаспатмаэдайа в поисках приношений мяса и одеяний. Но в других 
стихах этого же гимна к фраваши взывают как к божественным по своей мощи духам. 
В зороастрийских текстах богослужения отождествление фраваши и души-урван 
иногда бывает полным, как это выражено в следующих словах: «Мы поклоняемся 
душам (урван) умерших, которые являются фраваши праведных». Все-таки различие 
между этими двумя душами сохраняется до наших дней и без сформулированного 
обоснования, и заключается оно в том, что с молитвой обращаются к фраваши, но 
для души-урван.





Заключение

Языческая религия иранцев, кажется, заключалась не только в обрядах и обычаях. 
Вера в богов содержала некоторые замечательные черты, которые были связаны с 
представлениями об истине-аша и божествах-ахурах. Эти черты восходили к 
традиционным верованиям, согласно которым надежды на счастливую загробную жизнь 
могли иметь лишь воины-мужчины. Кроме того, в старой вере к благородным 
элементам примешивались и некоторые безнравственные представления. Например, те,
 кто почитал Индру и других связанных с ним воинственных божеств,