телями неисторической, 
Кир (не являвшийся ранее родственником Астиага) уже после победы над мидийским 
царем женился на его дочери и наследнице. (Примеч. Э.А.Грантовского.)], 
восстали, победили мидян и основали первую Персидскую державу, в которой мидяне 
все еще играли видную роль. Кир, продолжая завоевания, захватил Малую Азию и 
Вавилонию, подвластные которой страны, вплоть до Средиземноморского побережья 
тогда тоже подчинились ему. Все восточноиранские народы также подпали под его 
начало. Сведения античных авторов позволяют предположить, что в то время когда 
персы впервые столкнулись с греками в Малой Азии, они были уже зороастрийцами. 
Узнав от них о Зороастре, греки, естественно, сочли его персидским пророком и 
«великим магом». Они узнали, что он жил в глубочайшей древности. Так, Гермодор 
и Гермипп из Смирны относили время жизни Зороастра за пять тысяч лет до 
Троянской войны. Ксанф Лидийский считал, что Зороастр жил за шесть тысяч лет до 
вторжения Ксеркса в Грецию, а Аристотель – за шесть тысяч лет до смерти его 
учителя Платона. Отсюда следует, что персы рассказывали грекам о том, что их 
пророк жил в отдаленном прошлом, а греческие ученые уже сами приспособили эти 
рассказы к своим исчислениям.

Предания о почтенном возрасте зороастризма согласуются с тем фактом, что мидяне 
и персы, очевидно, приняли его как давно сформировавшуюся религию, с 
определенными установленными доктринами и обрядами и с принятым каноном 
священного писания на авестийском языке, в которое никакие западноиранскяе 
вкрапления, по сути дела, уже не могли попасть. Последнее особенно 
примечательно потому, что Авеста продолжала бытовать в устной передаче на 
протяжении всего периода правления Ахеменидов и дальше, а вставки в устный 
текст проникают, конечно, легче, чем в письменный. В виде исключений они все же 
встречаются, но их редкость свидетельствует о том уважении, с которым мидяне и 
персы относились к тому, во что верили как в божественное откровение.

Авеста в то время не была записана по разным причинам, но одной из них была та, 
что мидяне и персы, встретившиеся в Западном Иране с несколькими системами 
письма, смотрели на это чуждое им искусство с подозрением (в персидском эпосе 
изобретение письма приписывается дьяволу). И хотя с течением времени иранцы 
стали использовать письменность для разных практических нужд, ученые жрецы 
отвергли письмо как неподходящее для записывания священных слов. При Ахеменидах 
главным языком письменности оставался арамейский, семитский язык со своим 
собственным алфавитом, ставший благодаря тому, что арамеи были великими 
торговцами, общеупотребительным языком на всем Ближнем Востоке. Первые 
Ахемениды повелели, однако, использовать родной им персидский язык для царских 
надписей. Самая ранняя известная запись иранского языка была сделана особой 
разновидностью клинописи.




Первые 
Ахемениды





Кир

Кир оставил только краткие надписи, выбитые на камнях его великолепной новой 
столицы Пасаргады, на севере Парса. Они не содержат заявлений о его вере, но 
около развалин дворца есть священный огороженный участок с двумя огромными 
каменными постаментами, предназначенный, вероятно, для общественных 
богослужений на открытом воздухе, в соответствии с древнеиранскими традициями. 
Там же открыты фрагменты трех подставок для огня. Они не могут быть названы 
алтарями в прямом смысле этого слова, то есть возвышениями с плоской 
поверхностью, на которых помещаются или приносятся жертвоприношения богам, 
потому что, по зороастрийским обычаям, они предназначаются для помещения на них 
огня, в присутствии которого верующие молятся. Приношения огню во время молитвы 
совершаются только для поддержания его, являясь чисто практическим по 
происхождению.

На протяжении всей истории зороастризма индивидуальные и семейные молитвы 
произносились перед огнем домашнего очага, но в VI в. до н.э., по-видимому, 
знакомство с государственными религиозными культами Ближнего Востока и вновь 
приобретенное имперское величие побудило персидских священнослужителей 
приподнять на возвышение огонь, перед которым молится царь. Этот постамент 
кажется видоизменением подлинного алтаря, раскопанного на мидийском поселении 
Нуши-Джан около Хамадана. Алтарь, относящийся VIII в. до н.э., служил 
неизвестному культу и состоял из массивного основания на сырцовых кирпичах, 
хорошо обмазанного, поддерживающего четырехступенчатую верхушку. На последней 
имеется небольшое углубление со следами обугливания, возможно, от жертвенного 
огня. Каменные «алтари» в Пасаргадах были более изящными, но крупными. Они 
имели трехступенчатое основание, уравновешивавшееся трехступенчатой же 
верхушкой (число «три» чрезвычайно важно во всех зороастрийских обрядах). 
Верхушка была не плоской, но, в отличие от «алтарей» из Нуши-Джана, имела 
глубокую впадину, так что в ней мог вмещаться толстый слой горячих углей, 
необходимый для поддержания вечного огня. Неизвестно, где первоначально 
устанавлива