аковой я стал), профессиональные психологи надают мне кучу объективных 
советов (бесплатно).
А поскольку я уже и сам родитель - у меня есть сын Джесси, - надеюсь, что смогу 
пролить некоторый свет и на наши родительские взгляды, и на наше зачастую 
дурацкое поведение. Став родителем, я стал лучше понимать конфликты, которые 
возникали у меня с моими родителями.
Когда рос я, за помощью обратиться было некуда. Я не мог поговорить ни с 
родителями, ни с друзьями, ни с учителями и получал ответы на некоторые из моих 
вопросов в песнях любимых героев рок-н-ролла - Элиса Купера и Роберта Планта из 
"Лед зеппелин". Рок-н-ролл был моим единственным другом. Но найти сразу все 
ответы в одной лишь трехминутной песне не так-то просто (если ты только не 
поклонник группы "Раш").
Помню,в школьной библиотеке я увидел книгу "Между двенадцатью и двадцатью", 
написанную в 1958 году чертовски чистеньким поп-идолом, о котором ты, может, и 
слышал - Пэт Буном. Сейчас такую книгу следовало бы назвать "Между десятью и 
двадцатью" или даже "Между восемью и двадцатью", потому что сегодня ребята 
гораздо раньше сталкиваются с социальными и моральными проблемами: ранняя 
беременность, алкоголь, наркотики, самоубийства - все это возрастает в 
геометрической прогрессии. Каждое поколение тешит себя мыслью, что уж вот 
его-то юные годы были самыми несносными, но мы-то знаем, что перед вами, братцы,
 стоит куда больше проблем и у вас куда больше стрессов, чем у предыдущих 
поколений. Когда я был подростком, я почти ничего не знал о сексе и наркотиках, 
а был озабочен лишь тем, чтобы получше смазывать бейсбольную перчатку и 
пополнять коллекцию пластинок.
Некоторые взрослые станут уверять, что те времена были проще, здоровее и 
счастливее. Конечно, проще. Но какими бы ни были те времена, в них нельзя 
вернуться. Хуже он или лучше, мы-то живем в этом мире. И "Курс выживания для 
подростков" обращен к реальностям и проблемам взросления в конце восьмидесятых 
годов.
"ЮНЫЕ ГОДЫ" - ЛУЧШИЕ ГОДЫ?
Юность великолепна и трудна - но это ее великолепие непонятно, пока ты не 
повзрослеешь и не обретешь возможности оглядываться назад. Это время 
необъяснимых несоответствий: тело тянется вверх, а голос становится ниже; усы, 
хоть убей, не прорастают, зато физиономия усыпана целым урожаем прыщиков; к 
тому времени, когда ты, наконец, начинаешь интересоваться противоположным полом,
 противоположный пол демонстрирует явную потерю интереса к тебе; родители 
требуют, чтобы ты "был взрослым", требуя одновременно, чтобы ты "прекратил 
изображать из себя умника" (кто бы знал, что это означает? ).
К тебе относятся не как к ребенку, но и не как к взрослому, а как к чему-то 
посередке. Перефразируя одну из моих любимых песен Элиса Купера "Мне 
восемнадцать" ты мальчик - и ты мужчина, ты девочка - и ты женщина (или 
одновременно мужчина и женщина - если дело обстоит так, надо обратиться к 
соответствующему специалисту). Даже Пэт Бун тридцать лет назад ухватил суть: 
"Мы чувствуем, что мы отделены, что нас изгнали, что мы виноваты как общность". 
Общество всегда загоняло юность в чулан. Между прочим, сорок пять лет назад 
слова ""тинэйджер" вообще не существовало: потому что тогда, в дни бабушек и 
дедушек, молодые люди прямиком из детства отправлялись во взрослость, сквозь 
врата ранних браков.
"Adolescence" ("adolescence" - англ. "юность"), так уж это получалось, 
происходит от латинского слова "adolescere", означающего "вырасти в..." (да, я 
- кладезь знаний! ). Полагаю, это означает, что ты еще не тот человек, которым 
должен бы стать. Родители, учителя, вообще все взрослые настолько заняты тем, 
чтобы "формировать" тебя, что им не удается заметить, что ты уже до 
определенной степени сформирован, что ты
- личность.
Но кто эта личность? Тот ли неуклюжий мальчик или девочка, чьи глаза все еще 
наполняются слезами всякий раз, когда бранит учитель, или
- "крутой парень" или кокетливая и вполне женственная девица, когда они 
оказываются в своей компании? Твое настроение, словно качели, взлетает вверх и 
падает вниз: от полного, ликующего, невероятного счастья до немыслимого горя - 
и все это в течение одного школьного дня. Я помню, какими чудовищными могут 
быть эти взлеты и падения.
Ты идешь в школу, встречаешь по дороге приятелей, направляешься прямиком в 
класс, и все отлично. Первый урок - английский, но его можно спокойно 
продремать, потому что учитель тоже еще толком не проснулся. Ты в превосходном 
настроении.
А потом второй урок. Надо идти в спортзал. И идти мимо автокласса, а там все 
восемь уроков в день слоняется этот амбал Кавалски. В прошлый раз он 
использовал твою руку в качестве гаечного ключа, "потому что сегодня среда, а я 
терпеть не могу среду". И хотя эта маленькая трагедия длится не более двух 
минут, ты в панике. Ты глядишь в окно. На улице январь, жутко холодно, лежит 
снег. У тебя есть выбор: либо попытаться, спрятавшись за спинами, проскользнуть 
мимо автокласса, либо рискнуть на двухстороннее воспаление легких и рвануть к 
раздевалкам через наружный вход. А что, если Кавалски из всех месяцев больше 
всего ненавидит январь?
Итак, ты чешешь по улице и, проверив себя на признаки обморожения и швыряя мяч 
в корзину, весь урок терзаешь себя мыслями о том, как на самом деле следовало 
поступить: "Надо было залепить ему учебниками по морде. Ну, в следующий раз..."
На химии ты сидишь с Робин Титарски. Эта крошка - что надо! Может, сегодня она 
хоть как-то отреагирует на твое присутствие?
Ты наверху блаженства - приятель пригласил после уроков поиграть в новую 
компьютерную игру. И ты в абсолютном дау