К.Г.Юнг
ОБ ОТНОШЕНИИ АНАЛИТИЧЕСКОЙ ПСИХОЛОГИИ К ПОЭТИКО-ХУДОЖЕСТВЕННОМУ ТВОРЧЕСТВУ
Перевод В.В. БИБИХИНА

Необходимость говорить об отношениях аналитической психологии к 
поэтико-художественному творчеству, при всей трудности задачи, - для меня 
желанный повод изложить свою точку зрения по нашумевшей проблеме границ между 
психологией и искусством. Бесспорно одно: две эти области, несмотря на свою 
несоизмеримость, теснейшим образом связаны, что сразу же требует их 
размежевания. Их взаимосвязь покоится на том обстоятельстве, что искусство в 
своей художественной практике есть психологическая деятельность и в качестве 
таковой может и должно быть подвергнуто психологическому рассмотрению: под 
названным углом зрения оно наравне с любой другой диктуемой психическими 
мотивами человеческой деятельностью оказывается предметом психологической науки.
 С другой стороны, однако, утверждая это, мы тем самым весьма ощутимым образом 
ограничиваем приложимость психологической точки зрения: только та часть 
искусства, которая охватывает процесс художественного образотворчества, может 
быть предметом психологии, а никоим образом не та, которая составляет 
собственное существо искусства; эта вторая его часть наряду с вопросом о том, 
что такое искусство само по себе, может быть предметом лишь 
эстетически-художественного, но не психологического способа рассмотрения. 
Аналогичное разграничение нам приходится проводить и в области религии: там 
психологическое исследование тоже ведь может иметь место только в аспекте 
эмоциональных и символических феноменов религии, что существа религии никоим 
образом не касается и коснуться не может. Будь такое возможным, не только 
религия, но и искусство считались бы подразделом психологии. Я ничуть не 
собираюсь тут отрицать, что подобные вторжения в чужую область фактически имеют 
место. Однако практикующий их явно упускает из виду, что столь же просто можно 
было бы разделаться и с психологией, свести к нулю ее неповторимую ценность и 
ее собственное существо, рассмотрев ее как простую деятельность серого вещества 
мозга наряду с другими видами деятельности желез внутренней секреции в рамках 
известного подраздела физиологии. Да такое, как всем известно, уже и случалось .
 
Искусство в своем существе - не наука, а наука в своем существе - не искусство; 
у каждой из этих двух областей духа есть свое неприступное средоточие, которое 
присуще только ей и может быть объяснено только само через себя. Вот почему, 
говоря об отношении психологии к искусству, мы имеем дело только с той частью 
искусства, которую в принципе можно без натяжек подвергнуть психологическому 
разбору; и к чему бы ни пришла психология в своем анализе искусства, все 
ограничится психическим процессом художнической деятельности, без того, что 
будут затронуты интимнейшие глубины искусства: затронуть их для психологии так 
же невозможно, как для разума - воспроизвести или хотя бы уловить природу 
чувства. Что говорить! Наука и искусство вообще не существовали бы как две 
раздельные сущности, если бы их принципиальное различие не говорило само за 
себя. Тот факт, что у маленького ребенка еще не разыгрался "спор факультетов" и 
его художественные, научные и религиозные возможности еще дремлют в спокойной 
рядоположности, или тот факт, что у первобытных людей элементы искусства, науки 
и религии еще сосуществуют в нераздельном хаосе магической ментальности, или, 
наконец, тот факт, что у животного вообще не наблюдается никакого "духа", а 
есть один голый "природный инстинкт", - все эти факты ровно ничего не говорят в 
пользу изначального сущностного единства искусства и науки, а лишь такое 
единство могло бы обосновать их взаимное поглощение или редуцирование одного к 
другому. В самом деле, прослеживая в ретроспективном порядке ход духовного 
развития вплоть до полной изначальной неразличимости отдельных духовных сфер, 
мы приходим вовсе не к познанию их глубокого изначального единства, а просто к 
исторически более раннему состоянию недифференцированности, когда еще не 
существовало ни одного, ни другого. Но такое стихийно-элементарное состояние 
вовсе не есть начало, из которого можно было бы заключать о природе позднейших 
и более высокоразвитых состояний, пусть даже они непосредственным образом, как 
оно всегда бывает, происходят из того единства. Для научно-методологической 
установки всегда естественно пренебрегать сущностной дифференциацией в пользу 
причинно-следственной дедукции и стремиться к подчинению разнообразия 
универсальным, хотя бы и чересчур элементарным понятиям. 
Именно сегодня эти соображения кажутся мне особенно уместными: ведь за 
последнее время мы не раз видели, как именно поэтико-художественное творчество 
интерпретировалось таким путем редуцирования к более элементарным психическим 
ситуациям. Черты художественного творчества, отбор материала и индивидуальную 
разработку последнего можно, конечно, попытаться объяснить интимным отношением 
художника к своим родителям, но наше понимание его искусства ничуть не станет 
после этого глубже. В самом деле, подобную редукцию можно провести и во 
всевозможных других случаях, включая не в последнюю очередь болезненные 
нарушения психики: неврозы и психозы, равно как хорошие и дурные привычки, 
убеждения, особенности характера, увлечения, специфические интересы тоже ведь 
редуцируются к отношениям, существовавшим у ребенка с родителями. Но нельзя 
допустить, чтобы все эти очень разные вещи имели, так сказать, одно и то же 
объяснение, иначе легко докатиться до вывода, будто перед нами одна и та же 
вещь. Если произведение искусства истолковывать как невроз, то либо 
произведение искусства - определенный невроз, либо всякий невроз - произведение 
искусства. Можно принять такой facon de parler в качестве парадоксальной игры 
слов, но здравый человеческий рассудок противится и не хочет, чтобы