и на 9-ый 
месяц вновь открыть. Она следует совету, открывает на 9-ый месяц горшок и 
находит в нем ребенка. (Фробениус: Das Zeitalter des Sonnengottes, I, стр. 237).

66 Inman: 1. с. стр. 10, PI. IX.
67 Рошер: Lex. Sp. 2733/4, см. о Мэне.
68 Известен, как солнечное животное. Часто встречается, как фаллический символ.
69 Как Митра и дадофоры. (Pileus — шапка наподобие половинки яйца. Прям перев.).

70 Совершенно особый свет на кастрацию в знак поклонения матери бросает Исход, 
4, 25: “Сепфора же взяла каменный нож и обрезала крайнюю плоть сына своего, и 
бросила к ногам его и сказала: — да, жених крови ты мне”. Это место показывает, 
что собственно означает обрезание.
71 Гнльгамеш, Дионис, Геракл, Христос, Митра и т. д.
72 Выше, касаясь видения Зосимы, я указал, что алтарь обозначает матку, 
соответственно купели.
V. Символы матери и возрождения 
Видение, следующее за сотворением героя, Миллер описывает как “кишение толпы 
людей”. Этот образ нам уже знаком: в снотолковании он появляется прежде всего 
как символ тайны 1. Очевидно, такой выбор символа обусловлен образностью его 
(Фрейд): носитель тайны, противопоставленный толпе неведающих. Обладание тайной 
отделяет от общности с другими людьми. Так как для общей экономии libido 
чрезвычайно важно, чтобы контакт с окружающей средой был, по возможности, 
полным без трения и задержки, то хранение субъективно знаменательных тайн 
обыкновенно действует как весьма ощутительная помеха. Можно сказать, что 
искусство жить сводится к разрешению одной только проблемы, а именно: как бы 
сбыть libido по возможности безопасным путем. Поэтому возможность освободиться 
наконец во время лечения от всех своих разнообразных тайн и ощущается 
невротиком как особенное благодеяние. Многократный опыт убедил меня'в том, что 
символ народной толпы, особенно толпы движущейся и потоком устремляющейся 
вперед, означает также сильное волнение бессознательного, в особенности у лиц, 
наружно представляющих собой тихий омут.
Видение толпы развивается дальше: появляются лошади, происходит сражение.
Согласно с определением Зильберера я хотел бы приурочить значение этого видения 
к “функциональной категории”, и это потому, что мысль, лежащая в основе 
нахлынувших и беспорядочно смешавшихся потоков толпы, не что иное, как символ 
вихревого натиска мыслей; то же самое можно сказать и о битве и, пожалуй, также 
о лошадях, образно передающих движение. Более глубокое значение появления 
лошадей выявится лишь в дальнейшем ходе нашего изложения материнских символов. 
Характер более определенный и, по содержанию, более значительный имеет 
следующее видение: Мисс Миллер видит “Cite de reve”, город грез. Картина 
соответствует той, которую она, незадолго до этого, видела на обложке 
иллюстрированного журнала (“Magazine”). К сожалению мы никаких дальнейших 
подробностей об этом не узнаем. Однако мы имеем полное право заключить, что эта 
“Cite de reve” не что иное, как некоторое исполненное во сне желание, а именно 
нечто прекрасное и страстно желанное, нечто вроде небесного Иерусалима, 
являвшегося в фантазиях и грезах апокалиптика.
Город, есть символ матери; он — словно женщина своих детей — бережно охраняет в 
себе своих жителей.
Поэтому понятно, что богини-матери, Рея и Кибела, всегда изображались 
увенчанными короной в виде городской башни. Ветхий Завет обращается к городам, 
Иерусалиму, Вавилону и др., как к женщинам. Исаия (47, 1 и д.) восклицает: 
“Сойди и сядь на прах, девица, дочь Вавилона; сиди на земле; престола нет, дочь 
Халдеев, и вперед не будут называть тебя нежною и роскошною.
Возьми жернова и мели муку; сними покрывало твое, подбери подол, открой голени, 
переходи через реки. Откроется нагота твоя и даже виден будет стыд твой. Сиди 
молча и уйди в темноту, дочь Халдеев: ибо вперед не будут называть тебя 
госпожою царства”.
Иеремия (50, 12) говорит о Вавилоне:
“В большом стыде будет мать ваша, покраснеет родившая вас”.
Недоступные, несдающиеся, непобедимые города суть девственницы, колонии — 
сыновья и дочери одной матери. Город называется также блудницей: Исайя говорит 
о Тире (23, 1б):
“Возьми цитру, ходи по городу, забытая блудница.
Как случилось, что благочестивый город стал блудницей?”
Подобную же символику мы встречаем и в мифе об Огигии, доисторическом царе, 
владычествовавшем в египетских Фивах, жену которого соответственно с этим звали 
Фивою. Основанным Кадмом, беотийским Фивам был поэтому дан эпитет “огигийских”. 
Этот же эпитет дан и великому потопу, он называется “огигийским”, потому что 
случился во время царствования Огигия.
В дальнейшем выяснится, что такое совпадение вряд ли было случайным. Тот факт, 
что как город, так и жена Огигия называются одним и тем же именем, указывает н