) также родственны. У трагиков 
Эриннии играют роль и собак, и змей; змеи Тифон и Эхидна являются родителями 
змей: Гидры, дракона Гесперид и Горгоны, и собак: Цербера, Ортроса и Сциллы 90. 
Змеи и собаки также охраняют сокровища. Хтоническим богом всегда была змея, 
обитавшая в пещере, и которую кормили жертвенными пирогами, приносимыми умершим.
 В позднейших храмах, посвященных Асклепию, священные змеи едва ли еще были 
видимы; другими словами, они и существовали-то вероятно лишь в переносном 
смысле91. Существовала лишь яма, в которой должна была бы обитать змея. Туда 
клали жертвенные пироги, позже туда же бросали обол. Священная пещера в 
коосском храме состояла из прямоугольной ямы, на которой лежала каменная крышка 
с четырехугольным отверстием; это устройство соответствует цели тезавра 
(клада): змеиная нора превратилась в место, куда бросались деньги, в основную 
жертву, а пещера в “клад” (Hort). Эти превращения прекрасно описаны Герцогом; 
они вполне соответствуют всем раскопкам — это доказывает находка, сделанная в 
храме Асклепия и Гигиен в Птолемаиде: “Свернувшаяся гранитная змея высоко 
подымает голову; посреди ее извивов находится узенькое отверстие, отшлифованное 
долгим употреблением; размеры его как раз позволяют бросить в него монету в 4 
сантиметра в поперечнике. По сторонам находятся отверстия для ручек, 
позволяющих поднять этот тяжелый предмет. Нижняя его часть устроена в виде 
вставляющейся крышки.” 92
Теперь змея лежит на тезавре, как охраняющая клад. Страх материнского лона 
смерти превращен в хранителя сокровища жизни. Что змея тут действительно 
является символом смерти, т. е. символом погибшей libido (отрицательный фаллос) 
— видно также и из того обстоятельства, что души умерших, подобно хтоническим
богам, являются змеями, обитателями царства матери-смерти 93. Это развитие 
символов ясно указывает на превращение весьма, первоначально, примитивного 
значения земной расщелины, как матери, в тезавр и может, поэтому, подтвердить 
предложенную Клуге этимологию слова “Hort” (клад).
Сокровище, принесенное героем из темной пещеры — это возникающая жизнь, сам он, 
герой, вновь возникший из страхов беременности и борьбы за рождение. Так, в 
индусской мифологии, приносящий огонь называется Матаришван, вздымающийся, 
вспухающий в матери. Герой, стремящийся к матери, является драконом; он же, 
исходя из матери, является побеждающим дракона героем 94. Этот ход мысли, о 
котором мы уже упоминали ранее, говоря о Христе и антихристе, можно проследить 
до мельчайших его подробностей в христианских легендах: существует целый ряд 
средневековых изображений,95 на которых чаша причастия содержит дракона, змею 
или даже иное какое-либо небольшое пресмыкающееся или насекомое.96
Чаша является сосудом, чревом матери возрождающегося в вине бога; чаша же есть 
пещера, обитаемая змеею, богом, в момент перемены кожи; или Христос является 
также и змеем. Этим символам соответствует, несколько неопределенно, 1-й стих 
10 гл. 1-го поел. к Коринф, и ел.: тут ап. Павел говорит о евреях, “которые все 
приняли крещение по Моисею в облаке и в воде” (т. е. возродились) и пили “то же 
питье”, ибо “пили из духовного последующего камня, камень же был Христос”. Они 
пили молоко, дарующее юность, спасительный напиток бессмертия, у матери, 
рождающего утеса (рождение из утеса); утесом этим был Христос, который тут 
является тожественным с матерью, ибо он — символический представитель 
материнском libido. Когда мы пьем из чаши, то пьем бессмертие и вечное благо яз 
материнской груди. Когда, по словам ап. Павла, иудеи ели, а затем принялись 
плясать и распутствовать, то 23 000 их погибло от бича змей. Пережившие этот 
бич спаслись, глядя на повешенную на кол змею. От нее исходила целительная 
сила: “Чаша благословения, которую мы благословляем, не есть ли общение крови 
Христовой? Хлеб, его же мы ломим, не есть ли общение тела Христова? Ибо единый 
хлеб и единое тело суть многие: ибо все мы единым хлебом причащаемся.” 97
Хлеб и вино суть тело и кровь Христовы, пища бессмертных, братьев Христа, тех, 
“которые происходят из одного с ним чрева”. Со Христом мы все — герои, вновь 
рожденные матерью и вкушающие пищу бессмертия. Как иудею, так и христианину 
легко грозит опасность недостойного вкушения, ибо в этой мистерии, тесно 
соприкасающейся психологически с подземным элевзинским гиеросгамосом, дело идет 
о таинственном соединении людей в духовном смысле 98, профаны (оглашенные) и до 
сих пор этого не понимают и переводят это на свой язык — причем мистерия 
оказывается оргией, а тайна — пороком 99. Так, весьма интересный 
богохульствующий сектант начала XIX столетия говорит о причастии: “В тех домах 
терпимости общаются с дьяволом. Все, что они жертвуют — они пожертвовали 
дьяволу, а не Богу. Там у них и чаша дьяволов и стол их, там они сосут головы 
змей 100, там они питаются безбожным хлебом и пьют вино беззакония.”
Унтернерер (имя этого сектанта) 101 причисляется к последователям теории 
“изживания” и провозглашает ее. Сам он воображает себя некиим прианическим 
богом; он говорит о себе самом: “С черными волосами, вида прекрасного и 
привлекательного; все охотно тебя слушают, ибо прекрасны речи, исходящие из уст 
твоих; потому и любят тебя девушки.”
Он проповедует “культуру обнажения”: “Смотрите вы, слепые шуты! Бог создал 
человека по образу своему, мужчину и деву, и благословил их и сказал: будьте 
плодородны и размножайтесь, и наполняйте землю и подчините ее себе. С этой 
целью он наиболее ублаготворил убогие члены и водворил их, обнаженных, в сад” и 
т. д.
“Теперь отброшены фиговые листы и покрывала, ибо вы обратились к Господу, ибо 
Господь — дух, и там, где дух Господа, там свобода 102, там светлость Господня 
отражается открытым лицом. Это драгоценно пред Богом, это есть величие Господа 
и украшение Бога нашего, чтобы вы были честью и изображением Божиим и стояли бы 
перед ним нагими, не стыдясь”.
“Кто может по достоинству восхвалить члены тел сыновей и дочерей живого Бога, 
данные им для произрождения!”
“В недрах дочери Иерусалима находятся врата Господни