раблях, 
каждый вечер путем волшебства стягивают солнце вниз, отрезают себе от него 
хороший кусок, а потом дают ему пинка ногою, чтобы оно снова взошло на небо” 14.
 В фантазиях гностиков мы встречаем легенду о происхождении людей, которая 
может тоже быть отнесена сюда: привязанные к своду небесному архонты не могут 
вследствие быстрого вращения неба удержать свои плоды; они падают на землю и из 
них возникают люди. Тут допустима связь с варварскими повивальными приемами, 
именно с подбрасыванием родильницы. Изнасилование матери появляется уже в 
приключении Муджекивиса; далее оно имеет место в истории бабки Нокомис, которая 
вследствие отрезанной лианы и падения на землю, по-видимому, каким-то образом 
стала беременной. “Отрезание ветки”, собирание ягод и цветов мы уже выше 
признали символами кровосмешения с матерью. Известный стих о Саксонии, где на 
деревьях растут прекрасные девушки и поговорки вроде: “Рвать вишни в саду 
соседа”, намекают на подобный же образ. Падение Нокомис можно сравнить со 
следующей поэтической фигурой у Гейне.
“Падает звезда со своей мерцающей высоты! Это звезда любви, падение которой я 
там увидел.
С яблони падает много цветов и листьев, поднимается дразнящий ветерок и 
забавляется ими!”
К Веноне впоследствии стал ласкаться западный ветер и она забеременела от него. 
В качестве юной богини луны она обладала красотой лунного света. Нокомис 
предостерегала ее от опасного ухаживания Муджекивиса — западного ветра. Но 
Венона поддалась обольщению и зачала от дуновения ветра, от сына нашего героя.
“К вечеру подул западный ветер, он нашел прекрасную Венону лежащею среди лилий. 
Он стал ухаживать за ней сладостными словами и нежными ласками — покуда она не 
зачала горюя, сына, не зачала сына горя и любви”.
Оплодотворение дуновением, духа нам уже известно. Звезда или комета, очевидно, 
является принадлежностью картины рождения, как символ libido; Нокомис 
спускается на землю в виде падучей звезды. Чарующая поэтическая фантазия Мерике 
измыслила подобный же образ божественного рождения.
“Та, которая носила меня в материнском чреве и укачивала меня — она была 
бедовой темноволосой девушкой и ничего не хотела слышать о мужчинах. Она все 
только шутила и громко смеялась и отклоняла женихов: „Хочу лучше быть невестой 
ветра нежели вступить в брак!" Тогда пришел ветер и похитил ее как возлюбленную.
 И она зачала от него веселого ребенка”.
История чудесного рождения Будды в пересказе сэра Эдвина Арнольда говорит о том 
же.
“Майя — царица, увидела странный сон: увидела звезду небесную, дивную, с шестью 
лучами, жемчужно-розовую, знаком которой был слон с шестью клыками, белый как 
молоко Камадука — звезда эта промелькнула в пространстве и, пронизав ее своим 
светом, вошла в чрево ее справа”.
Во время зачатия Майи над страной проносится ветер.
“Над землей и морями дул ветер неизвестной до той поры свежести”.
После рождения являются четыре гения — востока, запада, севера и юга, чтобы 
служить носильщиками паланкина. (Это соответствует появлению мудрецов при 
рождении Христа.) И тут, стало быть, ясно упоминается о “четырех ветрах”. В 
дополнение этой символики мы встречаем в мифе о Будде (так же как в легенде о 
рождении Христа), кроме оплодотворения посредством звездного луча и ветра, 
также и оплодотворение животным, в данном случае слоном, который своим 
фаллическим хоботом совершает христианское оплодотворение Майи через ухо и 
голову. Известно, что кроме голубя — символом порождающей силы Логоса, является 
также и единорог.
Здесь уместно задаться вопросом, отчего рождение героя должно постоянно 
происходить при столь странных символических обстоятельствах. Можно ведь также 
представить себе, что герой появляется на свет обыкновенным образом и понемногу 
перерастает низкую свою среду, быть может, благодаря многим трудам и опасностям.
 (Впрочем и такой мотив вовсе не чужд героическому мифу.) На это возразят, что 
суеверие требует этих странных обстоятельств, среди которых происходит рождение 
и зачатие героя. Но спрашивается, почему оно требует этого?
Ответом на этот вопрос является следующее: рождение героя обычно происходит не 
так, как у обыкновенных смертных, ибо оно совершается среди таинственных 
церемоний как вторичное рождение из матери-супруги. Отсюда прежде всего и 
возникает мотив двух матерей героя. Как доказал нам Ранк многочисленными 
примерами, герой часто подкидывается и воспитывается как приемыш. Таким образом 
у него оказываются две матери. Превосходным примером является также отношение 
Геракла к Гере, на что уже было указано выше. В эпосе Гайаваты, Венона умирает 
после родов и место ее заступает Нокомис. Майя также умирает после родов 15 и 
Будда переходит на попечение приемной матери. Роль последней часто исполняет 
животное, например волчица, вскормившая Ромула и Рема. Мотив второй матери 
может быть заменен мотивом вторичного рождения; в христианской мифологии это и 
получило высокое значение, именно в акте крещения, которое, как мы уже видели, 
представляет собою возрождение. Таким образом человек, не только просто 
рождается, как все живущее, но рождается и вторично, на этот раз таинственным 
путем, благодаря чему он обретает царствие Божие, т. е. бессмертие. Вот почему 
крестная смерть Христа, даровавшая всеобщее спасение, рассматривается также как 
крещение, т. е. как вторичное рождение от второй матери, от таинственного древа 
смерти. Христос сам говорит 16: “Крещением должен я креститься и как я томлюсь, 
пока сие совершится!” Сам он рассматривает свои смертные муки символически, как 
муки рождения.
Мотив двух матерей указывает на идею самовозрождения и вторичной молодости и 
очевидно выражает собою следующее пожелание: если бы было возможно, чтобы мать 
меня вторично родила; в применении к герою это означает: тот является героем, 
родительница которого уже была