в природы. Это потрясающий факт. Чистая абстракция стала изображением 
конкретного природного элемента. У Юнга мы можем найти ключ к пониманию этого:
 "Более глубокие слои психики, - писал он, - теряют индивидуальную 
неповторимость постольку, поскольку уходят все дальше и дальше в темноту. 
Глубоко внизу, по мере приближения к автономно функционирующим системам 
организма, они становятся все более однородными-до полного растворения в 
материальности тела, то есть в химических субстанциях. Углерод тела - это 
просто углерод. Следовательно, "дно" психики - это просто мир."
 Сравнение абстрактных картин и фотографий, полученных съемкой через микроскоп, 
показывает, что крайняя абстракция имажинистского искусства стала тайным и 
удивительным образом "натуралистической", поскольку ее субъектами являются 
частицы материи. "Великая абстракция" и "великий реализм", размежевавшиеся в 
начале века, вновь объединились. Мы помним слова Кандинского: "Полюсы открывают 
два пути, которые приведут к одной цели в конце". Эта "цель"-точка 
слияния-достигнута в современных абстрактных картинах Но достигнута совершенно 
неосознанно. Намерения художников не играют никакой роли в этом процессе.
 Из этого вытекает самый важный вывод о современном искусстве: художник не 
настолько свободен в своем творчестве, как ему кажется. Если его работа 
выполняется более или менее бессознательно, она контролируется законами природы,
 которые, в свою очередь, на глубочайшем уровне соответствуют законам психики, 
и наоборот.
 Великие первопроходцы современного искусства совершенно ясно раскрыли его 
истинные цели и указали те глубины, из которых поднялся дух, оставивший на них 
свой отпечаток. Позднее не всем художникам удавалось постичь этот дух или 
проникнуть в те же глубины. Однако ни Кандинский, ни Клее, ни кто-либо другой 
из ранних мастеров современной живописи не догадывались о той серьезной 
психологической опасности, которой они подвергались в результате мистического 
общения с хтоническим духом и погружения в первооснову природы. Эту опасность 
мы подробнее рассмотрим ниже.
 В качестве отправной точки можно взять другой аспект абстрактного искусства. 
Немецкий писатель Вильгельм Воррингер интерпретировал абстрактное искусство как 
выражение метафизического дискомфорта и озабоченности, которые казались ему 
более присущими северным народам, страдающим, как он объяснял, от реальности. 
Они не наделены естественностью южных народов и стремятся к сверхреальному миру,
 выражая его в имажинистском или абстрактном искусстве.
 Однако, как отмечал сэр Герберт Рид в "Краткой истории современного
 искусства", метафизическая озабоченность больше не является отличительной 
чертой только немцев или северных народов, она теперь присуща всему 
современному миру. Рид цитирует Клее, записавшего в своем дневнике в начале 
1915 года: "Чем более ужасающим становится этот мир (особенно в наши дни), тем 
более абстрактным становится искусство; тогда как в мирное время мир рождает 
реалистическое искусство". Для Франца Марка абстракция была убежищем от зла и 
безобразия этого мира. "Очень рано в жизни я понял, - писал он, - что человек 
безобразен. Животные казались мне более приятными и чистыми, но и среди них я 
обнаружил так много отталкивающего и уродливого, что был вынужден писать 
картины все более схематично и абстрактно".
 Многое можно почерпнуть из беседы, состоявшейся в 1958 году между итальянским 
скульптором Марино Марини и писателем Эдуардом Родити. Основной темой работ 
Марини в течение многих лет была обнаженная фигура юноши на коне в самых 
различных вариациях. В ранних вариациях, представлявших символы надежды и 
благодарности (после окончания второй мировой войны), всадник сидит на коне с 
распростертыми руками, его тело слегка отклонено назад. В последующие годы 
трактовка темы стала более "абстрактной". Более или менее "классическая" поза 
наездника постепенно сошла на нет.
 Говоря об ощущениях, лежавших в основе этой перемены, Марини отмечал: "Если 
посмотреть на мои композиции последних двенадцати лет в хронологическом порядке,
 можно заметить, что тревога животного постепенно нарастает. Но проявляется это 
в том, что животное замирает от ужаса и стоит парализованное страхом, а не 
встает на дыбы или уносится вскачь. Все это потому, что я считаю, что мы 
приближаемся к концу света. В каждой фигуре я стремился выразить растущий страх 
и отчаяние. Таким образом, я пытаюсь символически выразить последнюю стадию 
умирающего мифа, мифа о героической личности победителя, о добропорядочном 
человеке, придуманном гуманистами".
 В сказках и мифах "герой-победитель" является символом сознания. Его поражение,
 как говорит сам Марини, означает смерть личности: феномен, который в 
социальном контексте выглядит как растворение личности в толпе, а в искусстве - 
как упадок человеческого.
 Когда Родити спросил Марини, не попирает ли его стиль классические каноны на 
пути к превращению в абстрактный, Марини ответил: "Коль скоро искусство 
выражает страх, оно само должно избавиться от классического идеала". Он находил 
объекты для своей работы в телах, обнаруженных в Помпее. Родити назвал 
искусство Марини "хиросимским стилем", потому что оно вызывает ассоциации с 
концом света, и Марини согласился с этим, сказав, что чувствует, "будто изгнан 
из земного рая". Ранее скульпторы обычно использовали формы, полные 
чувственности и силы, но в последние пятнадцать лет скульптура предпочитает 
распадающиеся формы.
 Беседы Марини и Родити показывают трансформацию "сенсуального" искусства в 
абстракцию, что должно быть понятно любому, кто хоть раз посетил любую выставку 
современного искусства, не закрывая при этом глаза. Как высоко ни оценивать 
формальные качества экспонатов такой выставки, невозможно не почувствовать 
страх, отчаяние, агрессивность и насмешку, исходящие как крик от многих 
произведений. "Метафизическая озаб