овой. 
 Далее будет показано, что героический миф является первой стадией 
видоизменения психики. Я предположил, что оно имеет четырехступенчатый цикл, в 
ходе которого эго старается достичь относительной самостоятельности от 
изначального состояния целостности. До тех пор, пока не достигнута определенная 
степень самостоятельности, индивид не способен связать себя со своим взрослым 
окружением. Но героический миф не дает гарантий того, что этот выход на волю 
произойдет, а только показывает, какие условия необходимы, чтобы освобождение 
состоялось, так как без этого эго не сможет осознать себя. Затем остается 
осмысленно поддерживать и развивать это сознание с тем, чтобы не бесцельно 
прожить жизнь и почувствовать, что выделяешься из массы.
 В античной истории и в обрядах современных первобытных племен содержится 
богатый материал о мифах и ритуалах посвящения (инициации), проходя через 
которые юноши и девушки разлучаются с родителями и поневоле становятся членами 
клана или племени. Но поскольку насильственное отторжение от мира детства 
принесло бы ущерб изначальному родительскому архетипу, это зло обращают во 
благо через целительный процесс включения в жизнь общины. (Тождественность 
общины и личности часто символизируется тотемным животным). Таким образом 
община исполняет притязания ущемленного архетипа и становится своего рода 
вторым родителем, которому молодежь первоначально приносится в символическую 
жертву, знаменующую возрождение к новой жизни. В этой драматической, по мнению 
д-ра Юнга, церемонии, очень похожей на жертвоприношение силам, которые могут 
забрать молодого человека к себе, мы видим, что силу действия изначального 
архетипа нельзя до конца преодолеть - как это было продемонстрировано при 
рассмотрении битвы героя с драконом, - не почувствовав ущербной отчужденности 
от плодотворных сил подсознания. В мифе о Близнецах мы наблюдали, как их hybris,
 выражавшая чрезмерное разделение эго и Самости, была скорректирована их 
собственным страхом возможных последствий, что побудило восстановить гармонию 
между ними.
 В племенных обществах именно обряд инициации наиболее эффективно решает эту 
проблему. Этот обряд возвращает новообращенного к глубочайшему уровню 
изначальной тождественности матери и ребенка, другими словами, к 
тождественности эго и Самости, заставляя его тем самым пережить символическую 
смерть, в которой его индивидуальность временно распадается, растворяясь в 
коллективном подсознательном. Затем его выводят из этого состояния через ритуал,
 символизирующий церемонию нового рождения. Так эго впервые по-настоящему 
становится неотъемлемой частью общины, представленной тотемом, кланом или 
племенем, или сочетанием всех трех.
 В основе ритуала, встречается ли он в племенных общинах или в более сложных 
сообществах, неизменно лежит обряд смерти и возрождения, являющийся для 
новообращаемого "обрядом перехода" от одной стадии жизни к другой: от детства к 
отрочеству или от отрочества к юности, а затем к зрелости.
 Воздействие посвящения, конечно же, не ограничивается лишь психологией юности. 
На протяжении всей жизни человека каждая новая фаза развития сопровождается 
повторением изначального конфликта между притязаниями Самости и эго. Обычно 
этот конфликт выражается наиболее сильно в переходном периоде от ранней 
зрелости к средним годам (в нашем обществе это между тридцатью пятью и сорока 
годами). А переход от средних лет к старости вновь создает необходимость в 
утверждении различия между эго и психикой в целом: героя в последний раз 
призывают заступиться за эго - сознание перед лицом приближающегося растворения 
в смерти.
 Эти критические периоды требуют большего осмысления и духовных усилий, чем в 
юности. Поэтому архетип посвящения в возрасте сильнее активизируется в 
религиозном направлении - в отличие от юношеских ритуалов с их ярко выраженной 
мирской окраской. Архетипические модели инициации такого рода, известные с 
древних времен как "мистерии", пронизывают фактуру всех церковных ритуалов, 
исполняемых при рождении, бракосочетании или смерти и отличающихся особым 
богослужением.
 Исследуя посвящение, следует, как и при исследовании героического мифа, 
поискать примеры в субъективном опыте современных людей, особенно тех, кто 
прошел через сеансы психоанализа. Вовсе не удивительно, что в подсознании 
пациентов, обратившихся за помощью к врачу, специализирующемуся на психических 
нарушениях, можно обнаружить образы, воспроизводящие основные известные из 
истории модели инициации.
  Например, у молодых людей наиболее распространенной из них, скорее всего, 
будет модель сурового испытания на силу и выносливость. Оно может выглядеть 
аналогично рассмотренным нами сюжетам из сновидений современников, 
иллюстрирующих героический миф, как в истории с моряком, которого подвергли 
испытанию непогодой и битьем, или как в пешем путешествии по Индии без шляпы от 
дождя. Ту же тему физических страданий, доведенную до логического конца, мы 
встречаем в первом из упомянутых снов, где симпатичный молодой человек был 
заклан на алтаре. Это жертвоприношение напоминало приближение к посвящению, но 
концовка была смазана. Похоже, она завершала героический цикл, чтобы 
подготовить переход к новой теме.
 Между героическим мифом и обрядом инициации есть одно бросающееся в глаза 
отличие. Типичный героический персонаж из сил выбивается, чтобы достичь своей 
амбициозной цели и в конце концов приходит к ней, пусть ценой немедленного 
наказания или смерти за свою hybris. В противоположность этому в обряде 
посвящения новообращаемого призывают отказаться от амбиций и всех желаний и 
покориться суровому испытанию. Он должен желать участвовать в испытании, не 
надеясь на успех - фактически быть готовым к смерти. И хотя видимая сторона 
испытания может быть мягкой (дл