сознания. С другой-общество не особенно-то оценивает эти духовные 
подвиги: его награды всегда даются за достижения, а не за индивидуальность, 
чаще всего последняя бывает награждена лишь посмертно. Эта ситуация 
подталкивает нас к особому решению: мы вынуждены ограничивать себя достижимым, 
обособлять те способности, которые ведут общественно активного индивида к 
раскрытию его подлинного потенциала.
 Достижение, полезность и т.д.-все это идеалы, которые, казалось бы, указывают 
на выход из смятения проблематического состояния. Это путеводные звезды, 
направляющие нас в стремлении расширить и укрепить наше психическое 
существование, - они помогают нам пустить корни в этом мире, но бессильны 
помочь в построении того более широкого сознания, которое мы называем культурой.
 В период юности, однако, этот курс вполне нормален и он при всех 
обстоятельствах предпочтительнее, чем сумбурные метания в хаосе проблем.
 Следовательно, рассматриваемая дилемма часто решается следующим путем. Все, 
что дано нам прошлым, приспосабливается к возможностям и требованиям будущего. 
Мы ограничиваемся достижимым, и это означает отказ от всех других наших 
потенциальных психических возможностей. Кто-то утрачивает при этом ценную часть 
своего прошлого, другой - ценную часть своего будущего. Каждый может вспомнить 
друзей или школьных товарищей, подающих большие надежды и идеалистов в юности, 
которые при встрече через много лет выглядят так, словно они росли сухими и 
зажатыми в тисках. Это примеры вышеупомянутого решения.
 Но серьезные проблемы жизни никогда полностью не решаются. Бели все же 
создается впечатление, что они решены, это верный признак того, что что-то 
упущено. Похоже, что значение и цель проблемы состоит не в ее решении, а в 
нашей непрестанной работе над ней. Только это спасает нас от оглупления и 
остановки в развитии.
 Точно так же решение проблем юности путем ограничения себя лишь достижимыми 
целями является временно эффективным и не долговечным в глубоком смысле 
средством. Конечно, завоевание себе места в обществе и такое преобразование 
своего характера, чтобы он более или менее подходил к такой форме существования,
 является во всех случаях значительным достижением. Эту борьбу, ведущуюся как 
внутри себя, так и во вне, можно сравнить с борьбой ребенка за эго.
 Эта борьба большей частью невидима, потому что ведется во тьме, но когда мы 
видим, как детские иллюзии, претензии и эгоистические привычки все еще липнут к 
человеку и в зрелые годы, становится чуть-чуть понятно, какая энергия 
участвовала в их формировании. Так же обстоит дело с идеалами, убеждениями, 
принципами и взглядами, которые в юности выводили нас в жизнь. За них мы 
боролись, страдали и одерживали победы. Они росли вместе с нами, и мы явно 
изменились, слившись с ними, мы стремились увековечить их и сделать само собой 
разумеющимися точно так же, как молодой человек утверждает свое эго вопреки 
этому миру и, зачастую, вопреки самому себе.
 Чем ближе мы подходим к середине жизни, и чем успешнее нам удается укрепиться 
в наших личных взглядах и общественном положении, тем больше мы убеждаемся в 
том, что мы идем верным курсом, и в правильности наших идеалов и принципов 
поведения. По этой причине они переходят для нас в разряд вечных ценностей, и 
мы считаем добродетелью неизменную приверженность им. При этом мы упускаем из 
виду тот существенный факт, что общественно значимая цель достижима лишь ценой 
сокращения индивидуальности. Многие, слишком уж многие аспекты жизни, которые 
мы должны были бы испытать, пылятся ненужной рухлядью в кладовых памяти, но 
иногда они тлеют невидимыми угольями под серой золой.
 Статистические данные свидетельствуют об учащении психических депрессий у 
мужчин в возрасте около сорока лет и неврастенических осложнений у женщин чуть 
раньше. Мы видим, что в этой фазе жизни-между тридцатью пятью и сорока годами-в 
человеческой психике происходит подготовка важных изменений.
 На первых порах перемены неосознанны и неуловимы. Скорее, это косвенные 
признаки перемен, вероятно, еще только зарождающихся в подсознании. Часто это 
похоже на легкое изменение в характере человека; в других случаях могут дать о 
себе знать некоторые черты, не появлявшиеся со времен детства, или же-наоборот, 
начинают ослабевать имеющиеся склонности и интересы человека, а вместо них 
появляются другие. С другой стороны, и это происходит очень часто, заветные 
убеждения и принципы человека, особенно нравственные, начинают затвердевать и 
становиться все более жесткими до тех пор, пока где-то в возрасте около 
пятидесяти лет не наступит период нетерпимости и фанатизма. Как будто 
существование этих принципов оказалось под угрозой и потому возникла 
необходимость выделить их как можно больше.
 Вино юности не всегда очищается с годами-иногда оно мутнеет. Все выше 
отмеченные явления могут лучше всего наблюдаться у довольно односторонних людей,
 появляясь временами раньше, временами позже. Начало этих процессов, как мне 
кажется, у них часто задерживается из-за того, что их родители еще живы. В 
таком случае дело обстоит так, словно период юности чрезмерно затянулся. Это 
особенно проявлялось у мужчин, чьи отцы жили долго. Смерть отца обычно вызывала 
у таких людей внезапное и почти катастрофическое взросление.
 Я знал одного набожного мужчину, церковного старосту, который, начиная с 
сорока лет стал проявлять растущую и под конец невыносимую нетерпимость в 
вопросах морали и религии. Одновременно его характер заметно ухудшился. Под 
конец его облик стал напоминать потемневшую и гнущуюся вниз опору церкви. Дожив 
так до пятидесяти пяти лет, однажды в полночь, сидя в постели, он сказал своей 
жене: "Ну, наконец-то я понял! Я просто негодяй!" Понимание этого фак