противоположностей может представлять, конечно же, и сексуальность - или, лучше 
сказать, сексуальное явление, то есть объединение одного и другого; его 
символическая энергия безгранична, на что указывает мифологический мотив 
постоянного совокупления. Потому-то фрейдовские интерпретации и производят 
столь убедительное впечатление, если только не вынуждать себя к действительно 
психологическому мышлению, а присвоить образ мыслей его биологизированной 
психологии, в которой символические силы остаются латентными. За резиновым 
понятием фрейдовской "сексуальности" кроется мотив, облаченный в научную манеру 
изложения "наблюдаемых фактов".
 Ибо, по Фрейду, сексуальное является совершенно предметным. Это как раз и 
является тем единственным, что рассматривается абсолютно не символически. Это 
заходит столь далеко, что для Фрейда язык сновидений, в отличие от языка мифов 
и сказок, фольклора и т.д., содержит исключительно сексуальную символику.
 Психологическое воздействие такого понимания психических содержаний может быть,
 пожалуй, только одним: отбрасыванием психики к рамкам семьи, к "quod erat 
demonstrandum" (Что и требовалось доказать (лат.). - Перев.) мира Эдипа, 
запиранием от индивида надличных сфер переживания. Может сложиться впечатление, 
что все это является следствием сексуальной интерпретации психики, от которой 
поэтому нередко защищались; однако нужно признать, что причина находится не в 
сексуальном, а в гипостазированной форме сексуального. Только потому, что 
внутри универсальной психологической противоречивости "здесь символ - здесь 
предмет" гипостазируется часть мира, а все остальное оттесняется на вторые роли,
 возникает психология, которая является не теорией души, а остается лишь 
теоретическим изложением определенной установки. Иначе говоря, в рамках такой 
теории не выходят за пределы противоречий, так как в теории зафиксировано 
частное отношение противоречий. На любом уровне оно остается принципиально 
одним и тем же, пока наконец не отдает свой специфический заряд последнему 
противоречию и в результате этого компенсируется,
 Мне хочется приравнять фрейдовское понимание понятия сексуальности, как и 
вообще любое частное "объяснение" в области психологии, то есть также и 
аддеровскую формулу власть - неполноценность, к той переоценке отдельных 
содержаний, которая всегда появляется там, где имеют место невротические формы 
душевной жизни, поскольку теории неврозов являются панданом к невротической 
контрастной психологии, в которой "нечто" всегда накладывает отпечаток на все 
остальное. Это сродни распространенному мнению, будто бы в жизни все было бы в 
порядке, если бы не те или иные неприятности - ибо зло мира, трудности 
собственной жизни, все "от них", - будь то деньги, любовь, дурно воспитанные 
дети или же "родители". Пока еще в жизни нужны конкретные "опоры", и в качестве 
их могут функционировать также и душевные конфликты, каковыми делают их 
психологические теории, держа наготове для них объяснения.
 Безоговорочная точка зрения, наоборот, просто-напросто предполагает, что 
принципиально неразрешимых психологических проблем не бывает вовсе - по крайней 
мере, это касается установок, а ведь в психоанализе и во всей практической 
психологии речь идет исключительно об установках - и что все объяснения в 
принципе являются столь же ложными, как, возможно, и соответствующими 
действительности. Выражаясь иначе, все без исключения психологические проблемы 
разрешимы с позиции психического, самой жизни души; и, следовательно, их 
никогда нельзя подменять ни "другими" проблемами, ни телом и его "сексуальной 
химией", ни детскими переживаниями, то есть их никогда нельзя сдвигать на 
предметное - ни для того, чтобы их там зафиксировать, ни для того, чтобы с этих 
позиций их обобщить или "объяснить", Благодаря этому "объект", разумеется, не 
только не убирается из психологии, но даже более того - он включается в "gnothe 
stauton" (Познай себя (лат.). - Перев.), как в его полной предметности, так и в 
любой возможности символа. Если же психологические проблемы рассматриваются и 
обосновываются предметно, то они остаются частными проблемами, на которых 
теория, имеющая в виду душу как целое, а также жизнь, которая всегда является 
целым, останавливаться не может. Они совершенно "непонятны", если их не 
осмыслили в этом качестве как "часть" всеобъемлющего отношения. По сравнению с 
этим все психологические теории ничем не помогают миру. Лишь безграничная 
готовность к символу - но не догматический костыль чего-то конкретного - 
создает внутреннее предусловие для того, чтобы найти путь к смыслу собственной 
жизни, ставшему непознаваемым, "непереживаемым" в бессмыслице невроза.
 Если избегается ошибочное гипостазирование части мира, то есть душевной сферы, 
то приобретается также и непредвзятая точка зрения на проблему сновидений. 
Отношения в сновидении совершенно не отличаются от отношений "действительности".
 Последняя тоже имеет всегда оба аспекта, являясь одновременно и реальностью и 
возможным символом, так же как сновидение отображает психологический или 
"реальный" факт и содержит в себе символику обеих данностей. То, что от 
сновидения ожидают преимущественно символического, даже там, где оно относится 
к предметному ("реальному"), то, что всегда очень напрашивается символическое 
истолкование, возможно, связано с тем, что, хотя сфера сновидений и относится к 
собственно психике, сами они все же переживаются как совершенно неличные, часто 
даже как нечто "нереальное". Поэтому гипостазирование сексуального в содержании 
сновидений обосновано не лучше и не хуже, чем гипостазирование его же в жизни. 
Частично скабрезное, частично назойливое фрейдовское толкование сновидений, на 
что жаловался сам мастер, является лишь следствием нераскрытой им биологической 
метафоры, которая в свою очередь является результатом фиксации на определенной 
психологической установке. Ей надо воздать должное, ибо она сумела проложить в 
медицине мост от тела человека к его душе. Но ее нельзя смешивать с сущностью 
души в целом. Речь идет лишь об абсолютизированной установке, о некоторой