настоящим именем, то его можно разорвать на куски. Вождь скрывает свое 
настоящее имя и дает себе для повседневного употребления экзотерическое имя, 
чтобы никто не смог его заколдовать, узнав его настоящее имя. В гробницу 
египетского фараона клали предметы с надписанными и символически изображенными 
именами богов, чтобы он одолел их, зная их подлинные имена. Для кабалистов 
обладание настоящим именем бога означает абсолютную волшебную силу. Короче 
говоря: для первобытного духа посредством имени представлена сама вещь. "То, 
что он говорит, тем становится", - гласит древнее изречение Пта.
 Мировоззрение страдает от этой части бессознательной первобытности. И так же, 
как астрономии пока ничего не известно о претензиях обитателей Марса по поводу 
неправильного названия их планеты, так и мы можем спокойно считать, что миру 
абсолютно все равно, что мы о нем думаем. Но это не значит, что нам нужно 
перестать о нем думать. Мы же этого не делаем, и наука продолжает жить как дочь 
и наследница старых, расщепленных мировоззрений. Но кто обнищал при такой 
"смене власти", так это человек. В мировоззрении старого стиля он наивно вложил 
свою душу в вещи, он мог рассматривать свое лицо как лик мира, видеть себя 
подобием бога, за величие которого не слишком трудно было заплатить кое-какими 
наказаниями ада, В науке же человек думает не о себе, а только о мире, об 
объекте: он отмахнулся от себя и пожертвовал свою личность объективному духу. 
Поэтому и в этическом смысле научный дух стоит выше, чем старое мировоззрение.
 Но мы начинаем ощущать последствия этой гибели человеческой личности. Повсюду 
встает вопрос о мировоззрении, о смысле жизни и мира. Также многочисленны в 
наше время попытки вновь заниматься тем, чем занималось мировоззрение древности,
 а именно теософией, или, если это больше по вкусу, антропософией. У нас есть 
стремление к мировоззрению, во всяком случае, оно есть у более молодого 
поколения. Но если мы не хотим развиваться в обратном направлении, то новое 
мировоззрение Должно покончить со всяким суеверием в свою объективную силу, оно 
должно суметь признать, что является лишь картиной, которую мы рисуем ради 
нашей души, а не волшебным именем, с помощью которого мы постигаем вещи. Мы 
обладаем мировоззрением не для мира, а для себя. Если мы не создаем образа мира 
как целого, то не видим также и себя, ведь мы являемся точными отображениями 
именно этого мира. И только в зеркале нашей картины мира мы можем увидеть себя 
целиком. Только в образе, который мы создаем, мы предстаем перед самими собою. 
Только в нашей творческой деятельности мы полностью выходим из тьмы и сами 
становимся познаваемы как целое. Никогда мы не придадим миру другое лицо, чем 
наше собственное, и именно поэтому мы и должны это делать, чтобы найти самих 
себя. Ибо выше, чем самоцель науки или искусства, стоит человек, создатель 
своих орудий, Нигде мы не стоим так близко к самой возвышенной тайне всех начал,
 как в познании собственной Самости, которая по извечному нашему заблуждению 
всегда кажется нам уже известной. Однако реально глубины мирового космоса 
известнее нам, чем глубины Самости, где мы, правда сами того не ведая, можем 
почти непосредственно украдкой наблюдать за творческим бытием и становлением.
 В этом смысле аналитическая психология предоставляет нам новые возможности, 
так как она доказывает существование образов фантазии, которые появляются из 
темной психической подпочвы и тем самым сообщают о процессах, происходящих в 
бессознательном. Содержания коллективного бессознательного - это результат 
психического функционирования ряда предков, то есть в их совокупности это 
природный образ мира, слитый и сконцентрированный из опыта миллионов лет. Эти 
образы являются мифологическими и потому символическими, поскольку они выражают 
гармонию познающего субъекта с познаваемым объектом. Само собой разумеется, вся 
мифология и все откровения произошли из этой матрицы опыта, а значит, и будущая 
идея о мире и человеке также выйдет из нее. Однако было бы недоразумением 
считать, что образы фантазии бессознательного могут быть использованы 
непосредственно, подобно откровению. Они являются всего лишь исходным 
материалом, который для своего осмысления еще требует перевода на язык 
соответствующего времени. Если такой перевод удается, то через символ 
мировоззрения мир наших воззрений снова становится связанным с древним опытом 
человечества; исторический, всеобщий человек внутри нас протягивает руку 
человеку, только что ставшему индивидуальным, - событие, возможно знакомое 
первобытному человеку, который во время ритуальной трапезы мифически 
объединяется с тотем-предками.
 В этом смысле аналитическая психология является реакцией на преувеличенную 
рационализацию сознания, которое в стремлении создавать упорядоченные процессы 
изолирует себя от природы и пересаживается в рационально ограниченную 
современность, простирающуюся лишь на короткий отрезок времени между рождением 
и смертью. Такое ограничение создает чувство случайности и бессмысленности, а 
именно это как раз и мешает нам жить с той многозначительностью, которая 
необходима, чтобы полностью исчерпать жизнь. Жизнь становится банальной и уже 
не представляет человека полностью. В результате огромная часть непрожитой 
жизни достается бессознательному. Человек живет так, словно ходит в слишком 
тесной обуви. Качество вечности, столь характерное для жизни первобытного 
человека, в нашей жизни полностью отсутствует. Окружив себя стеной 
рациональности, мы оказались изолированными от вечности природы. Аналитическая 
психология пытается пробить эту стену тем, что заново раскапывает образы 
фантазии бессознательного, которые когда-то отбросил рациональный разум. Эти 
образы находятся по ту сторону стены, они относятся к природе в нас, которая 
оказалась глубоко засыпанной и от которой мы укрылись за стенами рационализма. 
В результате возник конфликт с природой, который стремится разрешить 
аналитическая психология, но не через стремление вместе с Руссо "назад к 
природе", а через обогащение нашего сознания пониманием природного духа, прочно