Юнг Карл Густав
Сновидения, размышления

Пролог
Жизнь - это история самореализации бессознательного! Все, что есть в 
бессознательном стремится реализоваться, и человеческая личность хочет 
развиваться из своих бессознательных источников, ощущая себя как единое целое. 
То, чем мы являемся для нашего внутреннего видения и то, что есть человек sub 
specie aetemitatis [С точки зрения вечности (лат.)] , может быть выражено 
только посредством мифа. Миф более индивидуален и выражает жизнь более точно, 
нежели наука. Наука работает с концепциями, которые носят слишком общий 
характер, чтобы быть справедливыми для субъективного множества событий одной 
единственной жизни.
У нас нет исходных возможностей для сравнения. Человек не в состоянии сравнить 
себя ни с одним существом, он не обезьяна, не корова и не дерево. Я - человек. 
Но что это значит - быть человеком? Я отдельная часть безграничного Божества, 
но я не могу сопоставить себя ни с животным, ни с растением, ни с камнем. И 
лишь мифологические герои обладают большими, нежели человек, возможностями. Но 
как может человек составить определенное мнение о себе?
Каждый из нас предполагает некий психический процесс, который мы не 
контролируем, и который лишь частично направляем. Потому мы не можем вынести 
окончательного суждения о себе или о своей жизни. Если бы мы могли - это бы 
значило, что мы знаем, но такое утверждение - не более чем претензия на знание. 
В глубине души мы никогда не знаем, что же на самом деле произошло. История 
жизни начинается для нас в случайном месте, в какой-то особой точке, которую 
нам случилось запомнить, но уже в тот момент наша жизнь была чрезвычайно сложна.
 Мы не знаем, чем станет наша жизнь. Поэтому у истории нет начала, а о конце 
лишь можно высказывать смутные предположения.
Человеческая жизнь - сомнительный опыт, который, только будучи возведенным во 
множество, способен произвести впечатление. У отдельного человека жизнь так 
быстротечна, так недостаточна, что даже существование и развитие чего-либо 
является в буквальном смысле чудом. 
Жизнь всегда представлялась мне подобной растению, питающемуся от своего 
собственного корневища. Жизнь в действительности невидима, спрятана в корневище.
 Та часть, которая появляется над землей, живет только одно лето. Потом она 
увядает, ее можно назвать кратковременным видением. Когда мы думаем о концах и 
началах, мы не можем отделаться от ощущения всеобщей ничтожности. Тем не менее 
меня никогда не покидало чувство, что нечто живет и продолжается под 
поверхностью вечного потока. То, что мы видим, лишь крона, и когда ее не станет,
 корневище останется.
Я должен упомянуть о начавшей сгущаться мрачной, ночной атмосфере. Мои родители 
спали порознь. Я спал в комнате отца. Из комнаты матери исходило нечто пугающее.
 По вечерам мать была странной и таинственной. Однажды ночью я увидел выходящую 
через ее дверь слабо светящуюся неопределенную фигуру, ее голова отделилась от 
шеи и поплыла по воздуху - впереди, как маленькая луна. Сразу же появилась 
другая голова и тоже отделилась. Это повторилось шесть или семь раз. У меня 
были беспокойные сны, я видел вещи, которые становились то большими, то 
маленькими. Например, я видел крошечный шар, находящийся на большом расстоянии, 
постепенно он приближался, разрастаясь в чудовищный предмет и вызывая удушье. 
Или я видел телеграфные провода с сидящими на них птицами; провода расширялись, 
мой страх увеличивался, пока, наконец, ужас не пробуждал меня.
Сны эти были предвестниками физиологических изменений, связанных с половым 
созреванием, однако у них была и другая предтеча. Когда мне было семь лет, я 
болел ложным крупом, с приступами затрудненного дыхания. Однажды ночью, во 
время такого приступа я стоял на ногах в кровати, с головой, откинутой назад, в 
то время как отец держал меня под руки. Над собой я увидел огненно светящийся 
голубой круг размером в полную луну, и внутри него двигались золотые фигурки, я 
думал, - ангелы. Видение повторялось и всякий раз страх удушья становился 
слабее. Но удушье явилось снова в невротических снах. В этом я вижу психогенный 
фактор: удушающей становилась атмосфера в доме.
К двум моим провалам - математике и рисованию - добавился третий: с самого 
начала я ненавидел физкультуру. Я не выносил, когда меня учили, как я должен 
двигаться. Я ходил в школу, чтобы научиться чему-то новому, но не для того, 
чтобы отрабатывать бесполезные и бессмысленные акробатические упражнения. Более 
того, после несчастных происшествий моего раннего детства у меня осталась 
некоторая физическая робость, которую я так и не смог преодолеть. Робость эта 
происходила от недоверчивости к миру и собственным возможностям. Мир, 
определенно, казался мне прекрасным, но, вместе с тем, непостижимым и 
угрожающим. А я всегда с самого начала хотел знать, кому и чему я доверялся. 
Возможно это было как-то связано с моей матерью, которая однажды покинула меня 
на несколько месяцев? Тогда, - и я опишу это позже, - у меня начались 
невротические обмороки и доктор к моему большому удовольствию запретил мне 
заниматься гимнастикой. Я избавился от этого бремени, но вынужден был 
проглотить еще одно поражение.
Бог создал Адама и Еву таким образом, чтобы они думали то, что совсем не хотели 
думать. Он сделал это для того, чтобы знать, послушны ли они. И Он мог точно 
также потребовать от меня нечто, для меня традиционно неприемлемое. Именно 
послушание давало благодать, а после этого опыта я знал, что такое благодать 
Божья. Вы должны совершенно подчиниться Богу, не заботясь ни о чем, кроме 
исполнения Его Воли. В противном случае все лишено смысла. - Именно тогда у