и понимание сильнее, чем влияние объекта; их психическая ценность выше, так что 
он становится над всеми впечатлениями. Как интроверту представляется непонятным,
 почему решающим всегда должен быть объект, так для экстраверта остается 
загадкой, почему субъективная точка зрения должна стоять выше объективной 
ситуации. В нем неизбежно возникает предположение, что интроверт есть или 
возмечтавший о себе эгоист, или доктринер-мечтатель. В новейшее время он пришел 
бы к гипотезе, что интроверт находится под влиянием бессознательного комплекса 
вины. Этому предрассудку интроверт несомненно идет навстречу тем, что его 
определенный и сильно обобщающий способ выражаться, по-видимому исключающий с 
самого начала всякое другое мнение, потворствует экстравертному предрассудку. 
Помимо этого, достаточно было бы одной решительности и непреклонности 
субъективного суждения, априори ставящего себя над всем объективно данным, 
чтобы вызвать впечатление сильного эгоцентризма. Против этого предрассудка у 
интровертного в большинстве случаев нет верного аргумента: дело в том, что он 
не знает о бессознательных, но вполне общезначимых предпосылках своего 
субъективного суждения или своих субъективных восприятий. Соответственно со 
стилем времени он ищет вне своего сознания, а не за своим сознанием. Если же он 
к тому же страдает легким неврозом, то это равносильно более или менее полному 
бессознательному тождеству эго с самостью, вследствие чего значение самости 
понижается до нуля, тогда как эго безмерно распухает. Тогда несомненная, 
мироопределяющая сила субъективного фактора втискивается в эго, что ведет к 
безмерному притязанию на власть и к прямо-таки неуклюжему эгоцентризму. Всякая 
психология, которая сводит сущность человека к бессознательному влечению к 
власти, имеет источником это начало. Многие безвкусицы у Ницше, например, 
обязаны своим существованием субъективизации сознания.
б) Бессознательная установка.
   Преобладание субъективного фактора в сознании означает недооценку 
объективного фактора. Объект не имеет того значения, которое ему, собственно, 
подобало бы иметь. Подобно тому как в экстравертной установке объект играет 
слишком большую роль, так в интровертной установке он не имеет достаточного 
голоса. По мере того как сознание интровертного субъективируется и отводит эго 
неподобающее значение, по мере этого объекту противопоставляется такая позиция, 
которая оказывается надолго совершенно несостоятельной. Объект есть величина, 
имеющая несомненную силу, тогда как эго есть нечто весьма ограниченное и 
неустойчивое. Было бы совсем другое дело, если бы объекту противопоставлялась 
самость. Самость и мир суть величины соизмеримые; поэтому нормальная 
интровертная установка имеет такое же право на существование и такое же 
значение, как и нормальная экстравертная установка. Но если эго приняло на себя 
притязания субъекта, то в качестве компенсации естественно возникает 
бессознательное усиление влияния объекта. Эта перемена обнаруживается в том, 
что, несмотря на иногда прямо-таки судорожное усилие, направленное на то, чтобы 
обеспечить за эго преобладание, объект и объективно данное оказывают слишком 
сильное влияние, которое оказывается тем более непобедимым, что оно овладевает 
индивидом и вследствие этого навязывается сознанию с непреодолимой силой. 
Вследствие неудовлетворительного отношения эго к объекту — ибо желание 
господствовать не есть приспособление — в бессознательном возникает 
компенсирующее отношение к объекту, которое в сознании утверждается как 
безусловная и не поддающаяся подавлению привязанность к объекту. Чем больше эго 
старается обеспечить за собой всевозможные свободы, независимость, отсутствие 
обязательств и всяческое преобладание, тем более оно попадает в рабскую 
зависимость от объективно данного. Свобода духа заковывается в цепи 
унизительной финансовой зависимости; независимый образ действий раз за разом 
уступает, сломленный общественным мнением, моральное превосходство попадает в 
болото малоценных отношений, властолюбие завершается жалобной тоской — жаждой 
быть любимым. Бессознательное печется прежде всего об отношении к объекту, и 
притом таким образом, который способен самым основательным образом разрушить в 
сознании иллюзию власти и фантазию превосходства. Объект принимает ужасающие 
размеры, несмотря на сознательное уничижение его. Вследствие этого эго начинает 
еще сильнее работать над отрывом от объекта и стремится к властвованию над ним. 
В конце концов эго окружает себя форменной системой страхующих средств (как то 
верно описал Адлер), которые стараются сохранить хотя бы иллюзию преобладания. 
Но этим интровертный вполне отделяет себя от объекта и совершенно истощается, с 
одной стороны, в изыскании оборонительных мер, а с другой стороны, в бесплодных 
попытках импонировать объекту и проложить себе дорогу. Но эти усилия постоянно 
пересекаются с теми подавляющими впечатлениями, которые он получает от объекта. 
Против его воли объект настойчиво импонирует ему, он вызывает в нем самые 
неприятные и длительные аффекты и преследует его на каждом шагу. Он постоянно 
нуждается в огромной внутренней работе, чтобы быть в состоянии «держаться». 
Поэтому типичной для него формой невроза является психастения, болезнь, 
отличающаяся, с одной стороны, большой сенситивностью, а с другой стороны, 
большой истощаемостью и хроническим утомлением.
   Анализ личного бессознательного дает множество властолюбивых фантазий, 
соединенных со страхом перед могущественно оживленными объектами, жертвой 
которых интроверт легко и становится. Дело в том, что из боязни перед объектами 
развивается своеобразная трусость, мешающая отстаивать себя или свое мнение, 
ибо такой человек боится усиленного влияния со стороны объекта. На него наводят 
ужас потрясающие аффекты окружающих его лиц, и он еле может удержаться от 
страха при мысли подпасть под чужое влияние. Дело в том, что объекты имеют в 
его глазах ужасающие, мощные свойства, которые он сознательно не может 
подметить в них, но которые, как ему кажется, он воспринимает через свое