с незначительными сокращениями.
   Поскольку основной задачей ставилось издание текста, соответствующего 
шестому тому Собрания сочинений /15- Vol.6; 23- Bd.6/, то с этой целью в книгу 
помимо основного текста включено приложение, содержащее четыре важные работы по 
типологии, две из которых переведены заново (см. соответствующие сноски в 
тексте приложения). Заново переведен параграф «Самость» — главы XI.
   В. В. Зеленский
От редактора русского издания 1929 г.
   Асклепий, выделившись из Аполлонова божества, приобретает полную 
самостоятельность.
Вячеслав Иванов. Дионис и прадионисийство. 1923.
   Подобно тому как не ощущают сердца, пока оно бьет нормально, так первобытный 
человек не воспринимает психики как чего-то хотя и связанного с его природой, 
но все же особенного — пока эта психика функционирует без задержек и конфликтов.
 Собственно говоря, без осознанной душевной расколотости и не могла бы никогда 
возникнуть никакая, пусть даже очень далекая от строгой научности, эмпирическая 
психология. Она есть плод, здоровый конечно, осознания этой расколотости, 
которое породило рефлексию и вызвало к деятельности особое начало, 
воспринимающее внутренний мир, в отличие от элементов восприятия, то есть 
психологического объекта. Так началось объективирование психики (на помощь 
которой до того приходила магия, мифика и религия), то есть становление ее 
предметом сознательного восприятия; и чем дальше шло это объективирование, тем 
более и более эти восприятия преобразовывались в познания, потому что тем более 
и более воспринимающий субъект освобождался в своей деятельности от 
определяемости душевными элементами. Дальнейшее развитие психологии как 
специальной науки, а тем более возникновение психоаналитической теории и 
практики есть результат таких коллективных и индивидуальных потрясений 
современного культурного человечества, которые уже не могли найти истолкование 
и умиротворяющий исход в мифологии, религии и метафизике, как то было в 
древности и в Средневековье или сейчас еще у первобытных народов. Психика 
должна была быть вскрыта и обнажена как внутренняя природа, чтобы ее 
теоретическая автономность могла быть осознана в той же мере, в какой это уже 
давно имело место в физике.
   Ни одна ветвь психологии не оказалась в такой мере на высоте упомянутых 
задач практики и теории, как психоанализ. Понятно, что идеи психоанализа 
волнуют сегодня не только медицинскую и философскую, но и общую литературу и 
беллетристику.
   * * *
   Среди теоретиков и практиков психоанализа Карл Густав Юнг занимает 
совершенно особое положение. Недаром он, чтобы и терминологически отмежеваться, 
называет свое учение аналитической психологией. Во врачебной практике он, 
разумеется, действует вполне согласно своей теории, не отметая, однако, при 
этом и плодотворных приемов, выработанных психоанализом венской школы в лице ее 
основателя Зигмунда Фрейда. Не отвергает Юнг и ценных результатов, к которым 
пришел первый из отступников — Альфред Адлер, вызвавший раскол в венской школе. 
Вполне обоснованное «отступничество» Юнга, высоко чтущего и по сию пору своего, 
как он выражается, «мейстера Фрейда», было неизбежным шагом не столько для него 
самого, сколько для всего психоаналитического течения. Ведь это последнее 
принадлежит к тем явлениям культуры и цивилизации, которые носят 
преимущественно коллективистический характер и, раскрываясь в своем 
поступательном движении диалектически, обязывают своих представителей, 
поскольку для последних самое дело важнее личных соображений, зорко 
всматриваться в целеустремленность этого движения, в особенности же тогда, 
когда налицо тяготение (как это имеет место в венской школе) к тому, чтобы 
закрыть систему (долженствующую ведь оставаться навсегда открытой). Это 
тяготение отводит взор от само собой намечающихся ближайших шагов — выполнение 
их, однако, и сделало бы невозможным и излишним закрытие системы.
   Стагнация фрейдианства не подлежит сомнению, сколько бы сторонники его ни 
пытались отрицать ее. Но констатировать это вовсе не означает быть противником 
Фрейда, умалять великие заслуги его не только как создателя психоаналитической 
терапевтики, но и как первостепенного теоретика психоанализа, одиннадцатитомное 
собрание поистине классических трудов которого сохранит основополагающее 
значение. Весьма знаменательно, что отступившая от фрейдианства доктрина Адлера,
 с быстротой и блеском докатившись до заключительных своих выводов, впала в 
такую же стагнацию. Иной участи и нельзя было ожидать для этой венской 
подшколы: она есть такого рода оппозиция, право на существование которой 
основывается исключительно на законе компенсирующего контраста 
(взаимовосполнение противоположностей), поэтому она есть и останется спутником 
планеты, некогда оторвавшимся от нее и разделяющим ее судьбу, именно постольку, 
поскольку психотипологизм адлерианства есть противоположность таковому 
фрейдианства. Адлер, сводящий все к комплексу власти, — антитезис, 
психологически восполняющий тезис Фрейда, сводящего все к эротическому 
комплексу, — лишь по недоразумению полагает себе адлерианство логически 
контрадикторным фрейдианству. Решительно критический момент для венского 
психоанализа и наступил именно тогда, когда фрейдианство, выделив из себя 
адлерианство, не поняло смысла этого отступничества и не сумело вобрать его в 
себя обратно, дав предварительно ему добежать до своих последовательных выводов.
 Здесь пресекся рост венского психоанализа. И фрейдианству, и адлерианству 
оставалось лишь расширяться в подробностях, распространительно применяя свои 
достижения. Именно здесь и вступает тема Юнга.