Предисловие
Эта книга представляет собой переработанное и исправленное издание моей работы 
"Мотивация и личность". Я постарался воплотить в ней итог своих размышлений за 
последние шестнадцать лет, а размышлений было очень и очень много. Я не 
переписывал все заново, и все-таки полагаю, что это издание существенным 
образом отлично от предыдущего, поскольку даже сама главная идея книги 
подверглась ревизии, о чем я подробно расскажу ниже. 
Впервые вышедшая в свет в 1954 году, эта работа, в сущности, представляла собой 
попытку построения такой теории, которая базировалась бы на классической 
психологии того времени и в то же самое время никак не отвергала бы ее и не 
противостояла бы ей. Я пытался расширить наши представления о личности, выходя 
на "высшие" уровни человеческой природы. (Я даже подумывал назвать ее "Дальние 
рубежи развития человека".) Если бы вы попросили меня кратко изложить основной 
тезис той книги, то я бы сказал так: психология много толковала о человеческой 
природе, но кроме этой природы человек имеет еще и высшую природу, и эта его 
природа инстинктоподобна, то есть составляет часть его сущности. Если бы вы 
позволили мне слегка пояснить этот тезис, я бы добавил, что, в отличие от 
бихевиористов и психоаналитиков фрейдистского толка, исповедующих аналитический,
 диссекционистский, атомистический, ньютоновский подход к человеку и к его 
природе, я убежден в холистичности человеческой натуры. 
Иначе говоря, я ценю эмпирический багаж, накопленный экспериментальной 
психологией и психоанализом, но мне претят проповедуемые этими науками идеи. 
Мне близок экспериментаторский задор бихевиоризма и всеобнажающий, 
всепроникающий дух психоанализа, но я не могу согласиться с тем видением 
человека, которое они предлагают. Иначе говоря, своей книгой я представляю иную 
философию человеческой природы, предпринимаю попытку иначе очертить образ 
человека. 
Однако, если раньше я воспринимал свои разногласия с бихевиоризмом и 
психоанализом как спор, не выходящий за рамки психологии, то теперь я вижу в 
них локальное проявление нового Zeitgeist, своего рода знамения времени, я 
воспринимаю их как признак зарождения новой генерализованной и всеохватывающей 
философии жизни. Это новое гуманистическое мировоззрение внушает мне радость и 
оптимизм; оно. как мне кажется, может оказаться плодотворным в любой области 
человеческого знания, будь то экономика, социология или биология, в любой сфере 
профессионального знания – в юриспруденции, политике, медицине; оно поможет нам 
понять истинное значение таких социальных институтов как семья, религия, 
образование. Именно это убеждение побудило меня переработать свою книгу, 
посвятив ее изложению новой психологии. Эта психология – лишь часть общего 
мировоззрения, одна из составляющих всеобъемлющей философии жизни, философии, 
пока не приобретшей завершенной формы, но которая видится нам все более и более 
возможной, а значит, требует к себе серьезного отношения. 
Не могу не упомянуть здесь крайне огорчительный для меня факт, заключающийся в 
том, что это поистине революционное знание (новое представление о человеке, 
обществе, природе, ценностях, новое понимание науки, философии и т.п.) до сих 
пор не попало в поле зрения наших интеллектуалов, а порой сознательно не 
замечается ими, особенно теми, в чьем ведении находятся средства связи с 
образованной частью общества и молодежью. (Отчасти поэтому я говорю о "тайной 
революции".) 
Мировоззрение очень многих представителей интеллектуальной элиты отмечено 
печатью глубокой безысходности и цинизма, цинизма, доходящего порой до 
разъедающей душу злобы, даже жестокости. Эти интеллектуалы отрицают возможность 
совершенствования человека и общества, отказываются видеть внутренние, 
сущностные ценности, заложенные в каждом человеке, не признают за ним 
жизнелюбия и любви. 
Ставя под сомнение такие исконно человеческие качества как честность, доброта, 
великодушие, любовь, они выходят за рамки умеренного, здравого скептицизма и 
проявляют откровенную враждебность по отношению к тем представителям рода 
человеческого, которые демонстрируют им эти качества. Они потешаются над 
хорошим человеком, считая его глупым и наивным, они придумывают ему прозвища, 
называя его то "бойскаутом", то "пай-мальчиком". Столь агрессивное 
развенчивание, эту ненависть и уничижение уже нельзя назвать презрением – порой 
это напоминает отчаянную попытку защититься, оградить себя от людей, которые 
стараются одурачить их, провести, заморочить им голову. Я полагаю, 
психоаналитик увидел бы в этом динамику злобы и мщения за пережитые в прошлом 
разочарования и крах иллюзий. 
Этой субкультуре безнадежности, этой установке "ты ничем не лучше", этой 
антиморали, в основе которой лежат агрессия, безнадежность, где нет места для 
доброй воли, прямо противостоит гуманистическая психология, вооруженная данными 
предварительных исследований, которые представлены в этой книге, и трудами, 
указанными в библиографии. Несмотря на то, что нам все еще приходится соблюдать 
известную осторожность, рассуждая о предпосылках "хорошего" в человеческой 
природе (см. главы 7, 9, 11 и 16), мы уже вправе со всей убежденностью 
отвергнуть лишающее нас надежды суждение об изначальной порочности и злобности 
человеческой природы. Нам предстоит доказать, что убежденность в порочности 
человеческой натуры не может и дальше быть делом вкуса. Данные наших 
исследований позволяют говорить, что в настоящее время ее могут питать только 
сознательная слепота и невежество, только нежелание считаться с объективными 
фактами. И потому такого рода предвзятое отношение к человеку следует считать 
скорее личностной проекцией, нежели обоснованной философской или научной 
позицией. 
Гуманистическая, холистичная концепция науки, представленная в первых двух 
гла