ах этой книги и в Приложении В, получила мощное подтверждение в виде 
многочисленных работ, увидевших свет за последние десять лет. Особенно хочется 
отметить замечательную книгу М. Полани Personal Knowledge (376). Мысли, 
изложенные в этой работе, во многом перекликаются с идеями моей "Психологии 
науки" (292). Обе работы очевидно конфронтируют с классическим, 
конвенциональным видением науки, обе предлагают отличную от общепринятой точку 
зрения на человека. 
Вся моя книга представляет собой страстную проповедь холистичного подхода, но в 
самом емком и, возможно, в самом трудном для понимания виде этот подход 
представлен в Приложении В. Трудно что-либо противопоставить холизму как основе 
научного мировоззрения, его полномочия очевидны, а истинность не вызывает 
сомнений, – в конце концов, космос един и внутренне взаимосвязан, всякое 
общество едино и внутренне взаимосвязано, всякий человек един и внутренне 
взаимосвязан и т. д., – однако же, холистичный подход пока почти не находит 
применения в науке, он до сих пор не используется в том качестве, в котором 
должен был бы использоваться, а именно как способ мировоззрения. В последнее 
время я все больше склоняюсь к мысли о том, что атомистический способ мышления 
следует рассматривать как мягкую форму психопатологии или, по крайней мере, как 
одну из составляющих синдрома когнитивной незрелости. Мне кажется, что 
холистичный способ мышления и понимания совершенно естествен, естествен до 
автоматизма для здоровых, самоактуализирующихся людей и, напротив, чрезвычайно 
труден для менее развитых, менее зрелых, менее здоровых представителей рода 
человеческого. Это, конечно, только мое впечатление, и я не стал бы слишком 
настаивать на нем. Однако я бы предложил его в качестве гипотезы. требующей 
проверки, тем более, что проверить ее не так уж трудно. 
У теории мотивации, подробно изложенной в главах 3-7, к которой я постоянно 
обращаюсь на протяжение всей книги, весьма любопытная история. Впервые я 
представил ее на суд психоаналитического общества в 1942 году, и тогда она 
выглядела как робкая попытка интегрировать в единую теоретическую структуру те 
истины, о которых столь по-разному толковали Фрейд, Адлер, Юнг, Д. М. Леви, 
Фромм, Хорни и Гольдштейн. Мой, тогда очень поверхностный опыт 
психотерапевтической работы подтолкнул меня к мысли о том, что каждый из этих 
великих авторов был по-своему прав, что их тезисы применимы в разных случаях и 
к разным пациентам. Меня же в то время волновал частный вопрос клинического 
характера: какие конкретно из ранних деприваций приводят к неврозу? Какие 
методы психотерапии исцеляют невроз? Какая профилактика предотвращает невроз? В 
каком порядке следует применять те или иные методы психотерапии? Какие из них 
наиболее действенны? Какие можно считать базовыми, а какие – нет? 
Теперь я могу со всей уверенностью заявить, что теория оказалась вполне 
состоятельной в клиническом, социальном и персонологическом планах, но ей все 
еще недостает багажа лабораторных и экспериментальных исследований. Многие люди 
находят ей подтверждение в своем личном жизненном опыте, зачастую она 
становится основанием, помогающим им осмыслить и понять свою внутреннюю жизнь. 
Большинство людей ощущает в ней непосредственную, личную, субъективную 
правдивость. И все-таки до сих пор ей насущно недостает экспериментальных 
подтверждений. 
В некоторой степени восполнить нехватку эмпирического материала помогает работа 
Дугласа Мак-Грегора (332), применившего принципы теории мотивации при 
исследовании производственных отношений. И дело даже не только в том, что он 
счел полезным структурировать данные своих наблюдений в соответствии с теорией 
мотивации, но и в том, что его наблюдения впоследствии позволили валидизировать 
и верифицировать саму теорию. Сегодня именно такого рода исследования, а вовсе 
не лабораторные эксперименты, приносят все больше эмпирических подтверждений 
нашей теории. (Библиография к данной книге представляет собой практически 
исчерпывающий перечень такого рода подтверждений.) 
Назидание, которое я вынес из осмысления этого и иных аргументов в пользу 
теории мотивации, которыми щедро снабжала меня жизнь во всем ее разнообразии, 
таково: рассуждая о потребностях человека, мы обращаемся к самой сути его 
существования. А разве имеет смысл надеяться, что суть человеческого 
существования может быть выявлена при помощи лабораторного опыта, посредством 
экспериментов с животными? Совершенно очевидно, что для этого необходима 
реальная жизненная ситуация, необходимо исследование человека в его 
взаимодействии с социумом. Только таким образом наша теория может быть 
подтверждена или опровергнута. 
Глава 4 основана на клиническом опыте. Это заметно уже хотя бы потому, что 
особое внимание в ней уделяется факторам, порождающим невроз, мотивам, 
прекрасно известным любому психотерапевту, таким как инерция и лень, сенсорные 
удовольствия, потребность в сенсорной стимуляции и активности, вкус к жизни или 
отсутствие оного, вера в будущее или безнадежность, тенденция к регрессии, 
большая или меньшая готовность уступить страху, боязни, ужасу и т.п.; сверх 
того в ней идет речь о высших человеческих ценностях, тоже выступающих в 
качестве мотивации человеческого поведения, – о красоте и правде, о 
совершенстве и завершенности, о справедливости и порядке, об упорядоченности и 
гармонии и т.д. 
Я обращаюсь к высшим человеческим ценностям не только в главах 3 и 4 этой книги,
 они подробно обсуждаются в главах 3, 4 и 5 "На подступах к психологии бытия" 
(295), в главе "О жалобах низших уровней, жалобах высших уровней и 
мета-жалобах" в работе "Евпсихичное управление" (291), а также в работе "Теория 
метамотивации: биологические основания ценностной жизни" (314). 
Мы никогда не разберемся в человеке, если будем по-прежнему игнорировать его 
высшие устремления. Такие термины как "личностный рост", "самоактуализация", 
"ст