у всех людей. У умных людей она 
выступает как насущная потребность, тогда как у слабоумных она представлена 
лишь в рудиментарном виде или отсутствует вовсе Так же обстоит дело и с 
материнским инстинктом. Исследования Леви (263) выявили очень большую 
вариативность в выраженности материнского инстинкта, настолько большую, что 
можно заявить, что некоторые женщины вовсе не имеют материнского инстинкта. 
Специфические таланты или способности, которые, по-видимому, обусловлены 
генетически, например, музыкальные, математические, художественные способности 
(411), обнаруживаются у очень немногих людей. 
В отличие от животных инстинктов, инстинктоидные импульсы могут исчезнуть, 
атрофироваться. Так, например, у психопата нет потребности в любви, потребности 
любить и быть любимым. Утрата этой потребности, как мы теперь знаем, 
перманентна, невосполнима; психопатия не поддается лечению, во всяком случае, с 
помощью тех психотерапевтических техник, которыми мы располагаем в настоящее 
время. Можно привести и другие примеры. Исследование эффектов безработицы, 
проведенное в одной из австрийских деревень (119), как и ряд других аналогичных 
этому исследований, показало, что продолжительная безработица оказывает не 
просто деморализующее, а даже разрушительное воздействие на человека, так как 
угнетает некоторые из его потребностей. Будучи однажды угнетенными, эти 
потребности могут угаснуть навсегда, они не пробудятся вновь даже в случае 
улучшения внешних условий. Аналогичные этим данные получены при наблюдениях за 
бывшими узниками нацистских концлагерей. Можно вспомнить также наблюдения 
Бэйтсона и Мид (34), изучавших культуру балинезийцев. Взрослого балинезийца 
нельзя назвать "любящим" в нашем, западном, понимании этого слова, и он, по 
всей видимости, вообще не испытывает потребности в любви. Балинезийские 
младенцы и дети реагируют на недостаток любви бурным, безутешным плачем (этот 
плач запечатлела кинокамера исследователей), а значит, мы можем предположить, 
что отсутствие "любовных импульсов" у взрослого балинезийца – это приобретенная 
черта. 
9. Я уже говорил, что по мере восхождения по филогенетической лестнице мы 
обнаруживаем, что инстинкты и способность к адаптации, способность гибко 
реагировать на изменения в окружающей среде начинают выступать как 
взаимоисключающие явления. Чем более выражена способность к адаптации, тем 
менее отчетливы инстинкты. Именно эта закономерность стала причиной очень 
серьезного и даже трагического (с точки зрения исторических последствий) 
заблуждения – заблуждения, корни которого уходят в древность, а суть сводится к 
противопоставлению импульсивного начала рациональному. Мало кому приходит в 
голову мысль, что оба этих начала, обе эти тенденции инстинктивны по своей 
природе, что они не антагонистичны, но синергичны друг другу, что они 
устремляют развитие организма в одном и том же направлении. 
Я убежден, что наша потребность в познании и понимании может быть столь же 
конативной, как и наша потребность в любви и принадлежности. 
В основе традиционной дихотомии "инстинкт-разум" лежат неверное определение 
инстинкта и неверное определение разума – определения, при которых одно 
определяется как противоположное другому. Но если мы переопределим эти понятия 
в соответствии с тем, что нам известно на сегодняшний день, то мы обнаружим, 
что они не только не противоположны друг другу, но и не так уж сильно 
отличаются одно от другого. Здоровый разум и здоровый импульс устремлены к 
одной и той же цели; у здорового человека они ни в коем случае не противоречат 
друг другу (но у больного они могут быть противоположны, оппозиционны друг 
другу). Имеющиеся в нашем распоряжении научные данные указывают на то, что для 
психического здоровья ребенка необходимо, чтобы он чувствовал себя защищенным, 
принятым, любимым и уважаемым. Но ведь как раз этого и желает (инстинктивно) 
ребенок. Именно в этом смысле, чувственно и научно доказуемом, мы заявляем, что 
инстинктоидные потребности и рациональность, разум синергичны, а не 
антагонистичны друг другу. Их кажущийся антагонизм не более чем артефакт, и 
причина тому кроется в том, что предметом нашего изучения служат, как правило, 
больные люди. Если наша гипотеза подтвердится, то мы сможем, наконец, решить 
извечную проблему человечества, и вопросы вроде: "Чем должен руководствоваться 
человек – инстинктом или разумом?" или: "Кто главный в семье – муж или жена?" 
отпадут сами собой, утратят свою актуальность ввиду очевидной смехотворности. 
10. Пастор (372) со всей убедительностью продемонстрировал нам, особенно своим 
глубоким анализом теорий Мак-Даугалла и Торндайка (я бы добавил сюда и теорию 
Юнга и, может быть, теорию Фрейда), что теория инстинктов вызвала к жизни 
множество консервативных и даже антидемократических по своей сути социальных, 
экономических и политических последствий, обусловленных отождествлением 
наследственности с судьбой, с безжалостным, неумолимым роком. 
Но это отождествление ошибочно. Слабый инстинкт может обнаружиться, выразиться 
и получить удовлетворение только в том случае, если условия, предопределяемые 
культурой, благоприятствуют ему; плохие же условия подавляют, разрушают 
инстинкт. Например, в нашем обществе пока невозможно удовлетворение слабых 
наследственных потребностей, из чего можно сделать вывод, что условия эти 
требуют существенного улучшения. 
Однако взаимосвязь, обнаруженную Пастором (372), ни в коем случае нельзя 
считать ни закономерной, ни неизбежной; на основании этой корреляции мы можем 
лишь еще раз заявить, что для оценки социальных явлений нужно обращать внимание 
не на один, а по меньшей мере на два континуума явлений. Противопоставление, 
выраженное континуумом "либерализм-консерватизм", уже уступает место таким 
парам континуальных антагонизмов как "социализм-капитализм" и 
"демократизм-авторитаризм", и эту тенденцию мы можем проследить даже на примере 
науки. Например, сегодня можно говорить о существовании таких подходов к 
изучению общества и ч