ь неизжитыми, что на них никак не повлияли процессы взросления 
и научения, – любой стимул, пугающий ребенка, пугает и невротика.13 
Всеобъемлющее описание "базальной тревоги" невротика можно найти у Хорни (197). 

Стремление к безопасности особенно отчетливо проявляется у больных 
компульсивно-обсессивными формами неврозов. Компульсивно-обсессивный невротик 
поглощен лихорадочными попытками организовать и упорядочить мир, сделать его 
неизменным, стабильным, исключить всякую возможность неожиданного развития 
событий. Он окружает себя частоколом всевозможных ритуалов, правил и формул в 
надежде, что они помогут ему справиться с непредвиденной случайностью, помогут 
предотвратить ситуацию непредсказуемости в будущем. Такие невротики очень 
похожи на описанных Гольдштейном больных с поражениями головного мозга: те 
также ищут спокойствия в попытках избежать всего незнакомого. Узкий, 
ограниченный мир невротика, в котором нет места ничему новому, предельно 
организован и дисциплинирован, в нем все разложено по полочкам, любая вещь и 
явление имеет свое, раз и навсегда отведенное место. Они стараются обустроить 
свой мир таким образом, чтобы оградить себя от любых неожиданностей и 
опасностей. Но если все же, вопреки их стараниям, с ними случается нечто 
непредвиденное, они впадают в страшную панику, словно эта неожиданность 
угрожает их жизни. То, что в норме проявляется как умеренная склонность к 
консерватизму, к предпочтению знакомых вещей и ситуаций, в патологических 
случаях приобретает характер жизненной необходимости. Здоровый вкус к новизне, 
к умеренной непредсказуемости у среднестатистического невротика утрачен или 
сведен к минимуму. 
Потребность в безопасности приобретает особую социальную значимость в ситуациях 
реальной угрозы ниспровержения власти, когда бал правят беззаконие и анархия. 
Логично было бы предположить, что неожиданно возникшая угроза хаоса у 
большинства людей вызывает регресс мотивации с высших ее уровней к уровню 
безопасности. Естественной и предсказуемой реакцией общества на такие ситуации 
бывают призывы навести порядок, причем любой ценой, даже ценой диктатуры и 
насилия. По-видимому, эта тенденция присуща и отдельным индивидуумам, даже 
самым здоровым, они тоже реагируют на угрозу реалистической регрессией к уровню 
безопасности и готовы любой ценой защищаться от подступающего хаоса. Но 
наиболее ярко эта тенденция прослеживается у тех людей, мотивационная жизнь 
которых исключительно или преимущественно детерминирована потребностью в 
безопасности – такие люди особенно остро воспринимают угрозу беззакония. 
Потребность в принадлежности и любви
После того, как потребности физиологического уровня и потребности уровня 
безопасности достаточно удовлетворены, актуализируется потребность в любви, 
привязанности, принадлежности, и мотивационная спираль начинает новый виток. 
Человек как никогда остро начинает ощущать нехватку друзей, отсутствие любимого,
 жены или детей. Он жаждет теплых, дружеских отношений, ему нужна социальная 
группа, которая обеспечила бы его такими отношениями, семья, которая приняла бы 
его как своего. Именно эта цель становится самой значимой и самой важной для 
человека, он может уже не помнить о том, что когда-то, когда он терпел нужду и 
был постоянно голоден, само понятие "любовь" не вызывало у него ничего, кроме 
презрительной усмешки. Теперь же он терзаем чувством одиночества, болезненно 
переживает свою отверженность, ищет свои корни, родственную душу, друга. 
Приходится признать, что у нас очень мало научных данных об этой потребности, 
хотя именно она выступает в качестве центральной темы романов, 
автобиографических очерков, поэзии, драматургии, а также новейшей 
социологической литературы. Эта источники дают нам самое общее представление о 
деструктивном влиянии на детскую психику таких факторов, как частые переезды 
семьи с одного места жительства на другое; индустриализация и вызванная ею 
общая гипермобильность населения; отсутствие корней или утрата корней; утрата 
чувства дома, разлука с семьей, друзьями, соседями; постоянное ощущение себя в 
роли приезжего, пришельца, чужака. Мы еще не привыкли к мысли, что человеку 
крайне важно знать, что он живет на родине, у себя дома, рядом с близкими и 
понятными ему людьми, что его окружают "свои", что он принадлежит определенному 
клану, группе, коллективу, классу. Я рекомендую прочитать одну книгу, в которой 
этот вопрос раскрывается достаточно резко и убедительно (196); она поможет вам 
понять, что наша тяга к единению, к принадлежности имеет глубоко животную 
природу, что в основе ее лежит древнее стадное чувство. Работа Ардри 
Territorial Imperative (14) также может помочь лучше осознать важность этой 
проблемы, несмотря на категоричность суждений и поспешность выводов автора. По 
крайней мере, я нашел в этой книге много полезного для себя, она заставила меня 
всерьез задуматься о тех вещах, которым я прежде не придавал особого значения. 
Может быть, и другие читатели найдут в ней нечто ценное для себя. 
Мне думается, что стремительное развитие так называемых групп встреч и прочих 
групп личностного роста, а также клубов по интересам, в какой-то мере 
продиктовано неутоленной жаждой общения, потребностью в близости, в 
принадлежности, стремлением преодолеть чувство одиночества, ощущение изоляции, 
чувство, которое вызвано ростом мобильности американской нации, разрывом 
родственных связей, углублением пропасти между поколениями, стремительной 
урбанизацией, разрушением традиционного Деревенского уклада жизни, утратой 
глубины понятия "дружба". У меня складывается впечатление, что цементирующим 
составом какой-то части подростковых банд – я не знаю, сколько их и какой 
процент они составляют от общего числа – стали неутоленная жажда общения, 
стремление к единению перед лицом врага, причем врага неважно какого. Само 
существование образа врага, сама угроза, которую содержит в себе этот образ, 
способствуют сплочению группы. На тех же пр