не замечать нового, отвергать то, что не укладывается в 
имеющийся набор рубрик, именно оно, это новое, необычное, незнакомое, опасное, 
угрожающее притягивает к себе особое наше внимание. Незнакомый стимул может 
быть нейтральным (новые занавески на окне), но может таить в себе угрозу (крик 
в темноте). Большее внимание притягивают к себе "опасно-незнакомые" стимулы, 
гораздо меньше внимания мы уделяем стимулам "безопасно-знакомым". 
"Безопасно-незнакомые" стимулы либо привлекают к себе умеренную долю нашего 
внимания, либо мы заставляем их стать "безопасно-знакомыми", то есть 
рубрифицируем их.48 
Эта любопытная тенденция, выражающаяся в том, что новые стимулы либо вовсе не 
привлекают нашего внимание, либо приковывают его, наводит меня на весьма 
интересные размышления. Мне кажется, что большая часть нашего (не слишком 
здорового) населения склонна обращать внимание только на угрожающие стимулы, 
как если бы функция внимания состояла исключительно в том, чтобы предупреждать 
нас об опасности и запускать реакцию бегства. Мы не замечаем явлений, не 
представляющих угрозы, словно эти явления не заслуживают нашего внимания или 
любой другой реакции, когнитивной или эмоциональной. Таким образом, сама жизнь 
представляется либо вечным столкновением с опасностью, либо передышкой между 
угрожающими ситуациями, следующими одна за другой. 
Но есть и иные люди, люди, совершенно иначе взирающие на эту жизнь. Обладая 
базовым чувством безопасности и уверенностью в себе, они могут позволить себе 
такую роскошь, как наслаждение жизнью. Их внимание не зашорено задачей 
выживания, эти люди способны воспринимать жизнь во всем ее многообразии, они 
умеют испытывать приятное возбуждение, радость и восторг. Подобного рода 
позитивная установка, неважно, умеренно она выражена или интенсивно, 
сопровождается она легким возбуждением или головокружительным экстазом, столь 
же мощно, как и реакция на угрозу, мобилизует вегетативную нервную систему, 
задействует висцеральные и другие функции организма. Основное различие между 
позитивной реакцией и реакцией на угрозу состоит в том, что одна несет с собой 
приятные переживания, в то время как другая – одни лишь неприятные ощущения. 
Можно сказать иначе – одни люди пассивно приспосабливаются к реальности, тогда 
как другие способны радоваться жизни и активно взаимодействовать с 
действительностью. Главным фактором столь различного отношения к жизни 
выступает, по-видимому, душевное здоровье. Внимание высокотревожных людей может 
быть возбуждено главным образом критическими ситуациями, ситуациями угрозы, эти 
люди воспринимают мир исключительно в терминах "опасность-безопасность". 
Пожалуй, абсолютной противоположностью рубрифицирующему вниманию служит так 
называемое "произвольное внимание", о котором говорил Фрейд.49 Заметьте, Фрейд 
советует терапевту слушать пациента пассивно, ибо активное внимание замутняет 
восприятие реальности, собственные ожидания терапевта по отношению к реальности 
могут заглушить ее голос, особенно если он слаб и невнятен. Фрейд рекомендует 
пассивно и смиренно внимать голосу реальности, подчинить свое восприятие 
внутренней природе воспринимаемой реальности. Это значит, что к любому явлению 
мы должны относиться как к уникальному и неповторимому, не пытаясь втиснуть его 
в рамки теории, схемы или концепции, напротив, подчиняясь его собственной 
природе. Другими словами, Фрейд советует нам встать на позицию 
проблемоцентризма в противовес эгоцентризму. Если мы хотим воспринять 
эмпирический опыт per se, постичь его сущность, мы должны стряхнуть с себя 
ограничения собственного Я, освободиться от своих надежд, ожиданий и страхов. 
В контексте нашей дискуссии любопытно было бы оценить затасканное 
противопоставление художника ученому. Настоящий ученый и настоящий художник 
совершенно по-разному воспринимают реальность. Ученый стремится 
классифицировать ее – всякое новое явление он соотносит с другими, уже 
известными ему, старается найти для него место в единой картине мира, пытается 
выявить его общие и частные аспекты, на основе которых дает определение этому 
явлению, обозначает его тем или иным понятием, навешивает на него ярлык, то 
есть классифицирует его. Художник же, если он истинный художник, как разумели 
это понятие Бергсон, Крос и др., заинтересован единственной в своем роде, 
самобытной природой представшего его взору явления. Во всем он видит особость. 
Каждое яблоко для него уникально, каждый человек, каждое дерево и каждая 
гипсовая голова воспринимаются им в их неповторимом своеобразии. По меткому 
выражению одного критика, художник "видит то, на что другие только смотрят". 
Ему не интересна процедура классификации, он не раскладывает по полочкам свои 
впечатления, не систематизирует их. Задача художника состоит в том, чтобы 
сохранить впечатление от реальности и затем перенести его на холст, запечатлеть 
его так, чтобы другие, менее восприимчивые люди могли получить столь же свежее 
впечатление, какое получил он. Хорошо сказал Симмел: "Ученый видит, потому что 
знает, тогда как художник знает, потому что видит."50 
Хочу поделиться еще одним наблюдением, которое находится в прямой связи с 
предложенным нами разграничением. Люди, которых я называю истинными художниками,
 отличаются от обычных людей по меньшей мере одной способностью. Они умеют 
любой чувственный опыт, будь то закат солнца или цветок, встречать с таким 
восторгом, с таким восхищением и трепетным вниманием, как если бы это был 
первый в их жизни закат или первый увиденный ими цветок. Среднестатистическому 
человеку достаточно пару раз встретиться с чудом, чтобы привыкнуть к нему, в то 
время как истинный