| |
мускулами. Я пытался произнести слова, но
не мог. Он, казалось, предвидел это, однако, и объяснил, что
вся хитрость была в желании. Он убеждал меня вспомнить
время, несколько лет назад, когда я впервые курил грибы. В
этом случае я падал на землю и вскакивал на ноги снова при
действии того, что он называл в то время моим "желанием"; я
"выдумывал сам". Он сказал, что это был единственно
возможный способ встать.
То, что он говорил, ыбло бесполезно для меня, потому
что я не помнил, что я в действительности делал прежде. У
меня было всепоглощающее чувство безнадежности, и я закрыл
глаза.
Дон Хуан схватил меня за волосы, энергично встряхнул
мою голову и повелительно приказал мне не закрывать глаза. Я
не только открыл глаза, но сделал что-то, что, я думал, было
удивительным. Я действительно сказал:
- Я не знаю, как я вставал тогда.
Я был сильно удивлен. Что-то очень монотонное было в
ритме моего голоса, но это был действительно мой голос, и,
тем не менее, я честно верил, что я не мог сказать это,
потому что минутой раньше я не был способен говорить.
Я посмотрел на дона Хуана. Он отвернулся и засмеялся.
- Я не говорил этого, - сказал я.
Я опять сильно удивился своему голосу. Я почувствовал
ободрение. Говорить при этих условиях стало развлекательным
процессом. Мне хотелось попросить дона Хуана, чтобы он
объяснил мой разговор, но я обнаружил, что снова не был
способен произнести ни единого слова. Я неистого старался
высказать свои мысли, но бесполезно. Я отказался от этого, и
в этот момент, почти непроизвольно, произнес:
- Кто говорит, кто говорит?
- Этот вопрос так рассмешил дона Хуана, что он
подпрыгнул на месте.
Очевидно, я мог высказывать простые вещи, если я знал
точно то, что я хотел сказать.
- Я ли говорю? Я ли говорю? - спросил я.
Дон Хуан сказал мне, что если я не остановлюсь, то он
уйдет и отдохнет под рамада и оставит меня одного с моим
дурачеством.
- Это не дурачество, - сказал я.
Я говорил очень серьезно. Мои мысли были очень ясными;
мое тело, однако, онемело - я не чувствовал его. Я не
задыхался, так как я был однажды в прошлом в подобных
условиях; мне было удобно, потому что я не мог ничего
чувствовать; у меня не было контроля над сознанием, но, все
же, я мог говорить. Мне пришла мысль, что если я могу
говорить, возможно, я могу и встать, как говорил дон Хуан.
- Встаю, - сказал я по-английски, и с мерцанием в
глазах, встал. Дон Хуан покачал головой недоверчиво и вышел
из дома.
- Дон Хуан! - позвал я три раза.
Он вернулся.
- Положи меня, - сказал я.
- Положи себя сам, - сказал он. - кажется, ты делаешь
правильно.
Я сказал: "ложусь", и внезапно я потерял комнату из
вида. Я ничего не видел. Через секунду комната и дон Хуан
появились опять в поле моего зрения. Я подумал, что я,
должно быть, лежал лицом вниз, и он взял меня за волосы и
поднял мою голову.
- Спасибо, - сказал я очень медленно.
- Пожалуйста, - ответил он, подражая мне и сдерживая
смех.
Затем он принес листья и начал растирать ими мои руки и
ноги.
- Что ты делаешь? - спросил я.
- Я растираю тебя, - сказал он, имитируя мою тяжелую
монотонность.
Он содрогнулся от смеха. Его глаза были блестящими и
очень дружелюбными. Я понравился ему. Я чувствовал, что дон
Хуан был сочувствующим, честным и довольным. Я не мог
смеяться с ним, но мне было приятно. Другое чевство радости
охватило меня, и я засмеялся; это был такой ужасный звук,
что дон Хуан попятился.
- Я лучше отведу тебя к канаве, - сказал он, - или ты
убьешь себя дурачеством.
Он поставил меня на ноги и заставил прогуляться по
комнате. Мало-помалу я начал приходить в чувство,
почувствовал свои ноги, и, наконец, все свое тело. Мои уши
разрывались от необычного давления. Это было подобно
ощущению руки или ноги, которая была заснувшей. Я чувствовал
огромную тяжесть в затылке и на макушке.
Дон Хуан потащил меня к канаве позади его дома и
положил меня т
|
|
