и начало кружиться передо мной; это был не  полет,
а,  скорее,   торможение   с   поразительной   скоростью   и
проворством,  всего  в нескольких дюймах над землей. В  этот
момент  я  обнаружил  себя поглощенным в наблюдение  за  его
движением.  Я подумал, что его движения были безобразны,  но
однако, его скорость и легкость были великолепны.
     Оно  покружилось  дважды передо мной,  вибрируя  своими
крыльями,  и  все, что сочилось из его рта, летело  во  всех
направлениях.  Затем оно описало круг и заскользило прочь  с
неописуемой скоростью, пока не исчезло из вида. Я пристально
смотрел в направлении, в котором оно улетело, так как ничего
не  было,  что я мог бы делать. У меня было  очень  странное
ощущение  тяжести,  ощущение существа, неспособного  собрать
свои  мысли  связно.  Я не мог сдвинуться. Я был  как  будто
приклеен к месту.
     Затем  я  увидел вдали нечто, похожее на пятно;  спустя
мгновение  громадный зверь снова кружился на полной скорости
передо  мной.  Его  крылья  были все ближе и  ближе  к  моим
глазам,  пока  не  достигли меня. Я  почувствовал,  что  его
крылья  действиетльно  достали  меня,   они  были  здесь.  Я
пронзительно  закричал  со всей своей силой, собрав  в  одно
самые мучительные усилия, которые я когда-либо имел.
     Следующей  вещью,  которую  я осознал, было то,  что  я
сидел на своей циновке, и дон Хуан тер мой лоб. Он натер мои
руки  и  ноги листьями, затем он отвел меня к канаве  позади
его дома, снял с меня одежду и полностью окунул меня в воду;
затем вытащил меня и окунул меня снова и снова.
     Когда  я  лежал в мелкой канаве, дон Хуан  вынимал  мою
левую  ногу  время  от  времени и  похлопывал  осторожно  по
подошве.  После этого я чувствовал щекотание. Он заметил это
и  сказал,  что я был в порядке. Я оделся, и мы вернулись  в
его  дом.  Я  снова сел на свой соломенный мат  и  попытался
заговорить,  но почувствовал, что не мог  сконцентрироваться
на  том,  что  я хотел сказать, хотя мои  мысли  были  очень
ясными.  Я  был  удивлен,   поняв,  как  много  концентрации
необходимо,  чтобы говорить. Я также заметил, что для  того,
чтобы  сказать  что-либо, я останавливал взгляд на вещах.  У
меня  было  впечатление,  что я запутался очень  глубоко,  и
когда  я  хотел  говорить,  я  должен  был  всплыть  подобно
водолазу;  я  должен  был подняться,  как  будто  притянутый
своими словами. Дважды пытался откашляться обычным способом.
Я  мог  сказать  тогда  все, что я хотел, но  я  не  мог.  Я
предпочитал оставаться на необычном уровне тишины, где я мог
только смотреть. У меня было чувство, что я постучался в то,
что  дон  Хуан называл "видение", и это сделало  меня  очень
счастливым.
     Потом  дон Хуан дал мне суп и лепешки и велел мне есть.
Я  мог есть без какого-либо усилия и без потери того, что, я
думал,  было  моей  "силой   видения".  Я  фокусировал  свой
пристальный взгляд на всем вокруг меня. Я был убежден, что я
мог  "видеть" все, и, тем не менее, весь мир выглядел  таким
же,  насколько  я оценивал. Я старался "видеть" до тех  пор,
пока  не  стало  совершенно   темно.   Наконец,  я  перестал
стараться, лег и заснул.
     Я  проснулся,  когда дон Хуан покрывал меня одеялом.  У
меня  болела  голова  и тошнило. Потом я  почувствовал  себя
лучше и крепко заснул до следующего дня.
     Утром  я  был собой снова. Я нетерпеливо  спросил  дона
Хуана:
     - Что происходило со мной?
     Дон Хуан скромно засмеялся.
     -  Ты  ходил смотреть хранителя, и, конечно,  ты  нашел
его, - сказал он.
     - Но что это было, дон Хуан?
     -  Страж, хранитель, часовой другого мира, - сказал дон
Хуан убедительно.
     Я  намеревался  рассказать  ему   подробности  об  этом
зловещем  и безобразном звере, но он не обратил внимания  на
мою  попытку, сказав, что мое переживание не было особенным,
что любой человек мог пережить это.
     Я  сказал  ему, что хранитель вызвал во мне такой  шок,
что я действительно не был еще способен думать об этом.
     Дон  Хуан  рассмеялся  и  высмеял то,  что  он  называл
сверхдраматической наклонностью моей натуры.
     -  Эта вещь, чем бы она ни была, задела меня, -  сказал
я. - это было так реально, как ты и я.
     - Конечно, это было реально. Причинила ли она вам боль,
или нет?
     Когда  я  вспоминал свои переживания,  мое  возбуждение
росло.  Дон  Хуан  велел мне успокоиться. Затем  он  спросил
меня,  действительно  ли я боялся его; он  подчеркнул  слова
"действительно".
     - Я был ошеломлен, - сказал я. - Никогда в моей жизни у
меня не было переживания такого благоговейного ст