мел в виду. Я сказал, что  у
человека  знания есть свои собственные предрасположения. Мое
состоит  в том, чтобы просто  в и д е т ь   и знать;  другие
делают другие вещи.
     - Ну, например, какие другие вещи?
     -  Возьмем  сакатеку,   он   человек   знания,   и  его
предрасположение - танцевать. Поэтому он танцует и знает.
     -  Значит, предрасположение человека знания - это нечто
такое, что он делает для того, чтобы знать?
     - Да, это правильно.
     - Но как может танец помочь сакатеке знать?
     -  Можно сказать, что сакатека танцует всем, что у него
есть.
     -  Он  танцует так же, как я? Я хочу сказать, так,  как
танцуют?
     -  Скажем, что он танцует так же, как я  в и ж у ,    а
не так, как ты можешь танцевать.
     -  В и д и т   ли он тоже также, как ты?
     - Да, но он также и танцует.
     - Как танцует сакатека?
     - Это трудно объяснить. Это особого рода танец, который
он  исполняет,  когда он хочет знать. Но все, что я могу  об
этом  сказать тебе - это то, что, если ты не понимаешь путей
человека,  который  знает,  то   невозможно   и  говорить  о
в и д е н ь и   или танце.
     - А ты  в и д е л ,   как он танцует свой танец?
     - Да. Однако, это невозможно для любого, кто смотрит на
его  танец,   в и д е т ь ,    что  это  его  особый  способ
познания.
     Я  знал  сакатеку или, по крайней мере, я знал, кто  он
такой.  Мы встречались, и однажды я покупал ему пиво. Он был
очень вежлив и сказал, что я могу свободно останавливаться в
его  доме, когда мне это понадобится. Я долго забавлял  себя
мыслью  о  том, чтобы посетить его, но дону Хуану ничего  об
этом не говорил.
     В  полдень 14 мая 1962 года я подъехал к дому сакатеки.
Он  рассказал  мне, как до него добраться, и я  легко  нашел
этот  дом.  Он  стоял на углу и был со всех  сторон  окружен
изгородью.  Ворота  были  закрыты.   Я  обошел  дом  кругом,
выискивая,  нельзя ли где-нибудь заглянуть внутрь. Казалось,
что дом пуст.
     - Дон Эльяс, - крикнул я громко.
     Куры  перепугались  и  рассыпались   по  двору,  ужасно
кудахча.  Небольшая собачка подошла к забору. Я ожидал,  что
она  залает  на  меня;  вместо  этого  она  просто  уселась,
наблюдая за мной. Я позвал еще раз, и куры разразились новым
кудахтаньем.  Старая  женщина вышла из дому. Я  попросил  ее
позвать дона Эльяса.
     - Его здесь нет, - сказала она.
     - Где я могу его найти?
     - Он в полях.
     - Где в полях?
     -  Я  не знаю. Приходите к вечеру. Он будет дома  около
пяти.
     - Вы жена дона Эльяса?
     - Да, я его жена, - сказала она и улыбнулась.
     Я  попытался  расспросить   ее   о   сакатеке,  но  она
извинилась  и сказала, что плохо знает испанский язык. Я сел
в машину и уехал.
     Вернулся  я  около  шести часов. Я подъехал к  двери  и
выкрикнул  имя  сакатеки.  На этот рах он вышел из  дома.  Я
включил  свой магнитофон, который в коричневой кожаной сумке
свисал  с  моего плеча, как фотоаппарат. Казалось, он  узнал
меня.
     - О, это ты, - сказал он, улыбаясь. - как Хуан?
     - Он здоров. А как ваше здоровье, дон Эльяс?
     Он  не отвечал. Казалось, что он нервничает. Внешне  он
был очень собран, но я чувствовал, что ему было не по себе.
     - Хуан прислал тебя сюда с каким-нибудь делом?
     - Нет, я сам приехал.
     - Но чего же ради?
     Его   вопрос,   казалось,   выдавал   очень   искреннее
удивление.
     -  Я  просто  хотел  поговорить с  вами,  -  сказал  я,
стараясь,  чтобы  вопрос звучал так естественно, как  только
можно.  -  дон Хуан рассказывал мне о вас чудесные  вещи,  я
заинтересовался и захотел задать вам несколько вопросов.
     Сакатека  стоял  передо  мной. Его тело  было  тощим  и
жилистым.  Он  носил рубашку и брюки цвета хаки.  Его  глаза
были полузакрыты. Он казался сонным или, может быть, пьяным.
Его  рот  был  слегка приоткрыт, и нижняя губ