| |
идут на юг, и когда мы встретимся вновь, они будут идти
тем же путем. Я сказал дону Хуану, что я придумал или может
быть, вспомнил. Он сказал:
- Не думай о том, вспомнил ты это или же выдумал. Такие
мысли подходят лишь к людям. Они не подходят воронам,
особенно тем, которых ты видел. Потому что они эмиссары
твоей судьбы. Ты уже ворона. Ты никогда не изменишь этого. С
этого времени и далее вороны будут говорить тебе своим
полетом о каждом повороте твоей судьбы. В каком направлении
ты полетел с ними?
- Я не мог знать этого, дон Хуан.
- Если ты подумаешь правильно, то ты вспомнишь. Сядь на
пол и покажи мне направление, в котором ты был, когда птицы
прилетели к тебе. Закрой глаза и начерти на полу линию.
Я последовал его предложению и определил точку.
- Не открывай глаз, - продолжал он, - в каком
направлении все вы полетели по отношению к этой точке?
Я сделал другую отметку на полу. Взяв эти ориентации,
как отправную точку, дон Хуан истолковал различные
направления полета, которые вороны могли бы наблюдать, чтобы
предсказать мое личное будущее или судьбу. Он установил
четыре точки компаса, как оси полета ворон. Я спросил его,
всегда ли вороны следуют кардинальным точкам, чтобы
предсказать судьбу человека. Он сказал, что ориентация была
для меня одного. Абсолютно все, что вороны делали при моей
встрече с ними, имело чрезвычайную важность. Он настаивал на
том, чтобы я вспомнил каждую деталь, поскольку послание или
же характер эмиссаров был индивидуальным, персональным
делом.
Была еще одна вещь, которую, он настаивал, чтобы я
вспомнил. Это было время дня, когда эмиссары покинули меня.
Он попросил меня подумать о направлении света вокруг меня
между временем, когда я начал летать и тем временем, когда
серебряные птицы полетели со мной. Когда я впервые имел
ощущение болезненного света, было темно, но когда я увидел
птиц, было все красноватым, светлокрасным или, пожалуй,
оранжевым. Он сказал:
- Это означает, что это была вторая половина дня.
Солнце еще не село. Когда оно полностью сядет, и полностью
стемнеет, ворона ослеплена белизной, а не чернотой, как мы
ночью. Это указание времени помещает твоих последних
эмиссаров в конец дня. Они позовут тебя, и когда они
пролетят над твоей головой, они будут серебристо-белыми. Ты
увидишь их блестящими на небе. И это будет означать, что
твое время пришло. Это будет означать, что ты умрешь и сам
станешь вороной.
- А что, если я увижу их утром?
- Ты не увидишь их утром.
- Но вороны летают каждый день.
- Не твои эмиссары, дурень.
- А как насчет твоих эмиссаров, дон Хуан?
- Мои придут утром. Их будет трое. Мой бенефактор
говорил мне, что можно криком отогнать их, превратить их в
черных, если не хочешь умирать. Но теперь я знаю, что этого
делать нельзя. Мой бенефактор был одарен в смысле крика, и в
смысле всего, что относится к "траве дьявола". Я знаю, что
дымок другой потому, что он не имеет страсти. Он честен.
Когда твои серебряные эмиссары придут за тобой, то нет нужды
кричать на них, - просто лети вместе с ними, как ты уже
сделал. После того, как они возьмут тебя с собой, они
изменят направление, и их будет четверо, улетевших прочь.
Суббота, 10 апреля 1965 года.
Я испытывал короткие всплески несвязаности, мелких
состояний необычной реальности. Один элемент галлюциноге-
нного опыта с грибыми вновь и вновь возвращался мне на ум.
Это мягкая темная масса булавочных отверстий. Я продолжал
визуализировать их как масляный пузырь, который начинает
затягивать меня в свой центр. Это было, как будто центр
открывается и заглатывает меня. И на очень короткие моменты
я испытывал что-то, напоминающее состояние необычной
реальности. В результате этого я страдал от моментов
глубокого возбуждения, нетерпения и неудобства. Я желал
скорее прийти к концу экспериментов, как только они
начнутся.
Сегодня я поговорил об этом состоянии с доном Хуаном. Я
спросил его совета. Ему, казалось, не было до этого дела, и
он велел мне не обращать внимания на эти опытные ощущения
потому, что они бессмысленны и не имеют никакой ценности. Он
сказал,
|
|
