со  свежими
батончиками пейота пошла по кругу. Это был первый раз, когда
я  попробовал свежий батончик. Он был сочным, но жевать  его
было  трудно.  Он  напоминал твердый зеленый  фрукт,  и  был
острее  и более горьким, чем сухие батончики. Лично я  нашел
свежий пейот бесконечно более живым.
     Я съел 14 батончиков. Я тщательно жевал их. Последний я
не  закончил жевать, потому что услышал знакомое  погромыхи-
вание,   которое   отмечало   присутствие   мескалито.   Все
исступленно  запели, и я знал, что дон Хуан и все  остальные
действительно  услышали этот шум. Я отказывался думать,  что
их  реакция  была  ответом на знак, поданый  одним  из  них,
просто для того, чтобы обмануть меня.
     В этот момент я чувствовал, что огромная волна мудрости
поглощает  меня.  Предложения, с которыми я играл в  течение
трех  лет, уступили место определенности. Мне  потребовалось
три  года  для  того,  чтобы  понять, что,  что  бы  там  ни
содержалось          в         кактусе         =============
===========================,  оно  ничего  общего  не  имеет
лично  со мной, с возможностью существовать самому по  себе,
на просторе, я узнал это тогда.
     Я  лихорадочно  пел  до  тех  пор,  пока  уже  не  смог
произносить  слова.  Я чувствовал, как будто мои песни  были
внутри  моего тела и сотрясали меня непроизвольно; мне нужно
было  выйти и найти мескалито, или же я взорвусь. Я пошел  в
сторону пейотного поля. Я продолжал петь свою песню. Я знал,
что  они индивидуально мои - неоспоримое доказательство моей
единственности.  Я  ощущал  каждый   из   своих  шагов.  Они
отдавались  от земли эхом; их эхо продуцировало  неописуемую
эйфорию от существования человеком.
     Каждое  из  растений пейота на поле  сияло  голубоватым
мерцающим  светом. Одно растение светилось очень ярко. Я сел
перед  ним и спел свою песню. Когда я пел, из растения вышел
мескалито:  та  же самая человекоподобная фигура, которую  я
видел раньше. Он посмотрел на меня.
     С  большим (для человека моего темперамента) выражением
я  пропел  ему  мои песни. Были еще звуки флейт  или  ветра,
знакомые  музыкальные колебания. Он, казалось, сказал также,
как и два года назад:
     "Что ты хочешь?"
     я  говорил очень громко. Я сказал, что знаю, что в моей
жизни  и  в моих поступках чего-то не хватает, но я не  могу
обнаружить,  что это такое. Я просил его сказать мне, что со
мной  не так, а также просил его сказать мне свое имя, чтобы
я мог позвать его, когда буду нуждаться в нем.
     Он  взглянул  на меня, удлинил свой рот,  как  тромбон,
пока тот не достиг моего уха и сказал мне свое имя.
     Внезапно  я  увидел своего собственного отца,  стоящего
посреди  пейотного поля, но поле исчезло и сцена  перемести-
лась  в мой старый дом, дом моего детства. Мы с отцом стояли
у  фигового дерева. Я обнял своего отца и поспешно стал  ему
говорить о том, чего я никогда не мог сказать ему. Каждая из
моих  мыслей была цельной, законченно и уместной. Было  так,
как  будто у нас действительно не было времени, и нам  нужно
было сказать все сразу.
     Я  говорил  ему  потрясающие вещи о  моих  чувствах  по
отношению к нему, то есть, что при обычных обстоятельствах я
никогда не смог бы произнести вслух.
     Мой  отец  не  говорил, он просто слушал, а  затем  был
утянут куда-то прочь. Я снова был один и плакал от раскаяния
и печали.
     Я шел через пейотное поле, называя имя, которому научил
меня  мескалито.  Что-то выделилось из  странного  звездного
света  из растения пейота. Это был длинный сияющий объект  -
палка  света величиной с человека. На момент он осветил  все
поле интенсивным желтоватым или цвета амбры светом, затем он
ощарил  все  небо  наверху,   создав  грандиозное  волшебное
зрелище.  Я  думал,  что   ослепну,   если  буду  продолжать
смотреть. Я закрыл глаза и спрятал лицо в ладонях.
     У  меня  было  ясное знание, что  мескалито  велит  мне
съесть  еще  один  батончик пейота. Я подумал: "я  не  смогу
этого  сделать, так как у меня нет ножа, чтобы его срезать".
- "Съешь его прямо с земли", - сказал он мне тем же странным
способом.  Я  лег  на живот и нашел верхушку  растения.  Оно
наполнило  каждый уголок моего тела теплотой и прямотой. Все
было живым. Все имело существование и сложные детали, и в то
же  время  было таким простым. Я был повсюду, я  мог  видеть
вверху и внизу, и вокруг себя в отдно и то же время.
     Это  особенное чувство длилось довольно долго, чтобы  я
мог  его  осознать.  Затем оно сменилось на  давящий  страх,
страх,  который навалился на меня внезапно, но овладел  мной
как-то  быстро.  Сначала мой чудесный мир тишины был  разбит
звуками,  но  мне не было до это