унами.  Я мог за ними различать еще один ряд, затем еще и
еще, пока они не переходили в отвесные горы. Откуда-то среди
них  доносились звуки музыки. Это был текучий,  непрерывный,
приятный для слуха поток звуков.
     У  подножья  одного  из   валунов  я  увидел  человека,
сидящего  на  земле, его лицо было повернуто ко мне почти  в
профиль. Я приблизился к нему, пока не оказался чуть ли не в
трех  метрах от него; затем он повернул голову и взглянул на
меня.  Я  замер: его глаза были водой, которую я только  что
видел!  Они были так же необъятны, и в них светились так  же
золотые  и черные искорки. Его голова была заостренной,  как
ягода  земляники,  его   кожа   была   зеленой,  испещренной
бесчисленными оспинами.
     За  исключением  заостренной формы, его голова  была  в
точности, как поверхность растения пейота. Я стоял перед ним
и  не  мог  отвести  от  него глаз.  Я  чувствовал,  что  он
намеренно  давит мне на грудь весом своих глаз. Я задыхался.
Я  потерял равновесие и упал на землю. Его глаза отвернулись
от  меня.  Я  услышал, что он говорит со мной.  Сначала  его
голос  был подобен мягкому шелесту ветерка. Затем я  услышал
его,  как  музыку:  как мелодию голосов - и  я  "знал",  что
мелодия говорила:
     - Чего ты хочешь?
     Я  упал  перед  ним на колени и стал говорить  о  своей
жизни, потом заплакал.
     Он  снова  взглянул  на меня. Я почувствовал,  что  его
глаза  отталкивают  меня, и подумал, что этот  момент  будет
моментом моей смерти.
     Он сделал мне знак подойти поближе. Я момент колебался,
прежде  чем сделать шаг вперед: когда я приблизился к  нему,
он  отвел  от меня свои глаза и показал мне тыльную  сторону
своей ладони.
     Мелодия сказала:
     - Смотри.
     В середине его ладони была круглая дырка.
     - Смотри, - опять сказала мелодия.
     Я взглянул в дырку и увидел самого себя.
     Я  был очень старым и слабым и бежал от нагонявшей меня
погони.  Вокруг  меня повсюду летели искры. Затем три  искры
задели меня: две - голову и одна - левое плечо. Моя фигура в
дырке  секунду  стояла,   пока   не  выпрямилась  совершенно
вертикально, затем исчезла вместе с дыркой.
     Мескалито  вновь повернул ко мне свои глаза. Он был так
близко  от  меня,  что я услышал, как они мягко  гремят  тем
самым  непонятным звуком, который я уже так много раз слышал
этой  ночью. Постепенно они стали спокойными, пока не  стали
подобны  тихим  озерам,   прорываемым   золотыми  и  черными
искрами.
     Он  опять  отвел  глаза и отпрыгнул, как  кузнечик,  на
расстояние  чуть  не  в 25 метров. Он прыгнул еще  и  еще  и
исчез.
     Следующее,  что  я  помню, так это то, что  я  пошел...
Очень  сознательно я пытался узнать знакомые объекты, такие,
как  горы  вдали,  для того, чтобы сориентироваться.  Я  был
лишен  точек  ориентации  в течение  всего  приключения,  но
считал,  что север должен быть слева от меня. Я долгое время
шел в этом направлении, пока не понял, то уже наступил день,
и что я уже не использую свое "ночное виденье". Я вспомнил о
часах и посмотрел: время было 8 часов.
     Было уже около десяти утра, когда я пришел к скале, где
я был прошлой ночью. Дон Хуан лежал на земле и спал.
     - Где ты был? - спросил он.
     Я  сел, чтобы перевести дыхание. После долгого молчания
он спросил меня:
     - Ты видел его?
     Я  начал  пересказывать   ему  последовательность  моих
приключений с самого начала, но он прервал меня, сказав, что
все,  что  имеет значение, так это, видел я его или нет.  Он
спросил,  как близко от меня был мескалито... Я сказал,  что
почти касался его.
     Эта  часть  моего   рассказа   заинтересовала  его.  Он
внимательно  выслушал  все  детали без  замечаний,  прерывая
лишь,  чтобы  задать  вопросы о форме местности,  которую  я
видел, об ее расположении и прочих деталях.
     Было уже около полудня, когда дону Хуану стало, видимо,
уже достаточно моих рассказов. Он поднялся и привязал мне на
грудь  полотняный  мешок. Он велел мне идти за ним,  сказав,
что  будет срезать мескалито и передавать их мне, а я должен
буду осторожно укладывать их в сумку.
     Мы  попили  воды и отправились. Когда мы достигли  края
долины  он, казалось, секунду колебался, в каком направлении
идти.  Как  только он сделал выбор, мы уже шли все время  по
прямой.
     Каждый  раз,  когда мы подходили к растению пейота,  он
склонялся  перед ним и очень осторожно срезал верхушку своим
коротким  зазубренным  ножом.  Он сделал  надрез  вровень  с
землей  и  потом посыпал "рану", как он называл это,  чистым
порошком серы, который он нес в кожаном мешочке.
     Он держал батончик кактуса