| |
н бы с тобой говорил.
- Когда?
- Тогда, когда ты в первый раз его увидел.
Он, казалось, был очень раздражен этими вопросами. Я
сказал, что задаю ему их, так как хочу узнать все, что
можно.
- Не спрашивай м е н я , - он улыбнулся. - спроси
его. В следующий раз, когда ты проснешься, спроси его все,
что ты пожелаешь.
- Тогда мескалито я в л я е т с я , как лицо, с
которым можно поговорить...
Он не дал мне закончить. Он отвернулся, взял флягу,
сошел со склона и исчез за скалой. Я не хотел оставаться тут
один и, хотя он не звал меня, последовал за ним. Мы прошли
около 150 метров к небольшому источнику. Он помыл лицо и
руки и наполнил флягу. Он прополоскал во рту, но не пил. Я
набрал в ладони воды и стал пить, но он остановил меня,
сказав, что пить не обязательно.
Он вручил мне флягу и отправился обратно. Когда мы
пришли на место, то снова уселись лицом к долине, а спиной
прислонились к скале. Я спросил, не можем ли мы развести
костер; он реагировал так, словно тут бессмысленно было
задать такой вопрос. Он сказал, что этой ночью мы гости
мескалито, он позаботится, чтобы нам было тепло.
Было уже темно. Дон Хуан вынул из своего мешка два
тонких одеяла, бросил одно из них мне на колени и сел,
скрестив ноги и накинув лругое одеяло себе на плечи. Под
нами долина была в темноте, и края ее тоже расплылись в
вечерних сумерках.
- Дон Хуан сидел неподвижно, обратясь к долине с
пейотом. Равномерный ветер дул мне в лицо.
- Сумерки - это трещина межлу мирами, - сказал он
легко, не оборачиваясь ко мне.
Я не спросил, что он имел в виду. Мои глаза устали.
Внезапно я почувствовал себя покинутым, и имел странное
всепобуждающее желание плакать. Я лег на живот: каменное
ложе было твердым и неудобным, мне приходилось менять свое
положение через каждые несколько минут. Наконец, я сел,
скрестив ноги и накинув одеяло на плечи. К моему удивлению
эта поза была в высшей степени удобной, и я заснул.
Когда я проснулся, я услышал, что дон Хуан что-то
говорит мне. Было очень темно. Я не мог его хорошо видеть. Я
не понял того, сто он мне сказал, но я последовал на ним,
когда он спустился вниз со склона. Мы двигались осторожно
или, по крайней мере, я из-за темноты. Мы остановились у
подножья скалы. Дон Хуан сел и знаком показал мне сесть
слева от него. Он расстегнул рубашку и достал кожаный мешок,
который открыл и положил перед собой на землю.
После долгой паузы он поднял один из батончиков
/таблеток/. Он держал его в правой руке, потирая его
несколько раз между большим и указательным пальцами и тихо
пел. Внезапно он издал оглушительный крик: "амиииии!" это
было неожиданно. Это испугало меня. Смутно я понимал, что он
положил батончик пейота в рот и начал жевать его. Через
минуту он наклонился ко мне и шепотом велел взять мешок,
взять один мескалито, положить затем мешок опять перед ним и
делать все точно так же, как это делал он.
Я взял батончик и тер его так, как это желал он. Тем
временем он пел, раскачиваясь взад и вперед. Несколько раз я
пытался положить батончик в рот, но чувствовал себя не в
своей тарелке из-за необходимости кричать.
Затем, как во сне, невероятный вопль вырвался у меня:
"аиии!". Какой-то момент я думал, что это кто-то другой
крикнул. Опять я почувствовал последствия нервного
потрясения у себя в желудке, я падал назад. Я терял
сознание.
Я положил батончик пейота себе в рот и разжевал его.
Через некоторое время дон Хуан достал из мешка другой
батончик. Я почувствовал облегчение, увидев, что он после
короткой песни положил его себе в рот.
Он передал мешок мне, и я, положив его перед нами, взял
один батончик. Этот круг повторялся пять раз, прежде, чем я
заметил какую-либо жажду. Я поднял флягу, чтобы напиться, но
дон Хуан сказал, чтобы я лишь прополоскал рот, но не пил
воду, так как меня иначе вырвет. Я несколько раз прополоскал
рот. В какой-то момент желание попить стало
|
|
