|
аза до огромных размеров и мигнул,
как птица, закрывая веки так, как если бы они были пленкой.
Веки опустились и поднялись вновь, а его глаза остались в
фокусе. Этот маневр испугал меня, и я отшатнулся, а он
засмеялся с детской беззаботностью.
- Для тебя я Хуан Матус, я к твоим услугам, - сказал он
с преувеличенной вежливостью.
Затем я задал другие вопросы, которые вертелись у меня
на языке.
- Что ты со мной сделал в первый день, когда мы
встретились? - я имел в виду тот взгляд, которым он меня
наградил.
- Я? Ничего, - ответил он невинным тоном.
Я описал ему, что я почувствовал, когда он взглянул на
меня, и как это неестественно было для меня онеметь от этого
взгляда.
Он смеялся, пока слезы не потекли у него по щекам. Я
опять почувствовал волну враждебности по отношению к нему. Я
думал, что я был с ним таким серьезным и таким вдумчивым, а
он со своими грубыми привычками был таким "индейцем".
Он явно заметил мое настроение и совершенно внезапно
перестал смеяться.
После долгого колебания я сказал ему, что его смех
раздражал меня, поскольку я серьезно пытался понять то, что
со мной случилось.
- Тут нечего понимать, - ответил он спокойно.
Я повторил для него перечень необычных событий, которые
имели место с тех пор, как я его встретил, начиная с того
колдовского взгляда, которым он на меня взглянул, до
воспоминания о соколе-альбиносе и видения на булыжнике тени,
о которой он сказал, что это моя смерть.
- Зачем ты все это делаешь со мной? - спросил я его. В
моем вопросе не было никакой укоризны. Мне было просто
любопытно при чем тут, в частности, я.
- Ты просил меня рассказать тебе то, что я знаю о
растениях.
Я заметил нотку сарказма в его голосе. Он говорил так,
как будто он подсмеивался надо мной.
- Но то, что до сих пор ты говорил мне, никакого
отношения к растениям не имело, - запротестовал я.
Он ответил, что для того, чтобы узнать, нужно время.
У меня было такое чувство, что с ним бесполезно
спорить. Я сообразил тогда полный идиотизм легких и
абсурдных выводов, который я сделал. Пока я не был дома, я
обещал себе, что я никогда не буду терять голову и не буду
чувствовать раздражение по отношению к дону Хуану. Однако, в
действительной ситуации в ту же минуту, как только он привел
меня в замешательство, я испытал новый приступ мелочного
раздражения. Я чувствовал, что нет никакого способа для меня
взаимодействовать с ним, и это меня сердило.
- Думай о своей смерти сейчас, - сказал дон Хуан
внезапно. Она у тебя на расстоянии вытянутой руки. Она может
дотронуться до тебя в любой момент. Поэтому, у тебя дома
действительно нет времени для ерундовых мыслей и мелочного
раздражения. Ни у кого из нас нет времени для этого.
- Ты хочешь знать, что я сделал с тобой в первый день,
когда мы встретились? Я "увидел тебя", и я "видел", что ты
думаешь, что ты лжешь мне. Но ты не лгал, но на самом деле
лгал.
Я сказал ему, что его об'яснения поставили меня в еще
большее замешательство. Он сказал, что в этом и есть причина
того, что он не хочет об'яснять своих поступков, и что в
об'яснении их нет необходимости. Он сказал, что единственная
вещь, которая идет в счет, это действия, действия вместо
думания.
Он вытащил соломенную циновку и улегся, подперев голову
узлом. Он устроился поудобнее, а затем сказал мне, что есть
еще одна вещь, которую я должен выполнить, если я
действительно хочу изучать растения.
- Что было неправильно в тебе, когда я "увидел" тебя и
что неправильно в тебе сейчас, так это то, что ты не любишь
принимать ответственности за то, что ты делаешь, - сказал он
медленно, как бы давая мне время понять, что он говорит. -
когда ты говорил мне все это в автобусной станции, ты
сознавал, что все это ложь. Почему ты лгал?
Я об'яснил, что моей задачей было найти "ключевого
информатора" для своей работы.
Дон Хуан улыбнулся и начал мурлыкать мексиканскую
мелодию.
- Когда человек решает что-либо делать, он должен идти
до конца, - сказал он. - но он должен принимать ответстве-
н
|
|