principii, begging the question,* в немецком языке я не 
знаю никакого подходящего этому выражения. Ведь ставится под сомнение 
существование божественного духа и его откровения, и это, конечно, не ответ, 
когда говорят, что об этом нельзя спрашивать, поскольку нельзя ставить под 
сомнение божество. Здесь то же, что порой происходит при аналитической работе. 
Когда обычно разумный пациент отметает какое-то предположение с особенно глупым 
объяснением, эта логическая слабость свидетельствует о существовании особенно 
сильного мотива для противоречия, который может быть только аффективного 
характера, связанностью чувствами.

Можно получить и другой ответ, в котором открыто признается такой мотив: 
религию-де нельзя подвергать критической проверке, потому что она есть самое 
значительное, самое ценное и самое возвышенное, что произвел человеческий дух, 
потому что 
она

–
* Предвосхищение основания, логическая ошибка в доказательстве, когда вывод 
делается из положения, которое само еще должно быть доказано (лат., англ.). – 
Прим. пер.


[472]
дает выражение самым глубоким чувствам, потому что она делает мир сносным, а 
жизнь достойной человека. На это надо отвечать, не оспаривая оценку религии, а 
направляя внимание на другое обстоятельство. Подчеркивают, что речь идет не о 
вторжении научного образа мышления в область религии, а, наоборот, о вторжении 
религии в сферу научного мышления. Каковы бы ни были ценность и значение 
религии, она не имеет права каким бы то ни было образом ограничивать мышление, 
а также права исключать себя из сферы приложения мышления.

Научное мышление в своей сущности не отличается от обычной мыслительной 
деятельности, которой все мы, верующие и неверующие, пользуемся для решения 
наших жизненных вопросов. Только в некоторых чертах оно организуется особо, оно 
интересуется также вещами, не имеющими непосредственно ощутимой пользы, 
всячески старается отстраниться от индивидуальных факторов и аффективных 
влияний, более строго проверяет надежность чувственных восприятий, основывая на 
них свои выводы, создает новые взгляды, которых нельзя достичь обыденными 
средствами, и выделяет условия этих новых знаний в намеренно варьируемых опытах.
 Его стремление – достичь согласованности с реальностью, т. е. с тем, что 
существует вне нас, независимо от нас и, как нас учит опыт, является решающим 
для исполнения или неисполнения наших желаний. Эту согласованность с реальным 
внешним миром мы называем истиной. Она остается целью научной работы, даже если 
мы упускаем ее практическую значимость. Итак, когда религия утверждает, что она 
может заменить науку, что она тоже истинна, потому что действует благотворно и 
возвышающе, то в действительности это вторжение, которому надо дать отпор из 
самых общих соображе– 
[473]
ний. Это серьезное и несправедливое требование к человеку, научившемуся вести 
свои обычные дела по правилам опыта и с учетом реальности, которое заключается 
в том, что заботу именно о самых интимных своих интересах он должен передать 
инстанции, пользующейся как своей привилегией освобождением от предписаний 
рационального мышления. Что же касается защиты, которую религия обещает своим 
верующим, то я думаю, что никто из нас не хотел бы сесть в автомобиль, водитель 
которого заявляет, что он уверенно поедет по правилам уличного движения, 
руководствуясь лишь полетом своей фантазии.

Запрет на мышление, к которому прибегает религия в целях своего самосохранения, 
отнюдь не безопасен ни для отдельного человека, ни для человеческого общества. 
Аналитический опыт научил нас, что такой запрет, даже если он первоначально и 
ограничивался определенной областью, имеет склонность распространяться, 
становясь причиной тяжелых задержек (Hemmungen) в поведении личности. Это 
действие можно наблюдать и на примере женщин как следствие запрета заниматься 
хотя бы в помыслах своей сексуальностью. О вреде религиозных задержек 
[развития] мышления свидетельствуют жизнеописания почти всех выдающихся людей 
прошлых времен. С другой стороны, интеллект – или назовем его привычным нам 
именем разум – относится к силам, от которых скорее всего можно ожидать 
объединяющего влияния на людей, людей, которых так трудно соединить вместе и 
которыми поэтому почти невозможно управлять. Представим себе, насколько 
невозможным было бы человеческое общество, если бы каждый имел свою собственную 
таблицу умножения и свою особую систему мер и весов. Нашей лучшей надеждой на 
будущее является то, что интеллект – научный образ 
[474]
мышления, разум – со временем завоюет неограниченную власть в человеческой 
душевной жизни. Сущность разума является порукой тому, что тогда он обязательно 
отведет достойное место человеческим чувствам и тому, что ими определяется. Но 
общая непреложность этого господства разума окажется самой сильной объединяющей 
связью между людьми и проложит путь к дальнейшим объединениям. То, что 
противоречит такому развитию, подобно запрету на мышление со стороны религии, 
представляет собой опасность для будущего человечества.

Теперь можно спросить, почему религия не прекратит этот бесперспективный для