приводит материал, 
который ведет от симптомов к ситуациям желания, построенным по образцу детских 
переживаний, мы сначала, правда, сомневаемся, идет ли речь о действительности 
или о фантазии. Позднее на основании определенных признаков мы можем принять 
решение по этому поводу, и перед нами встает задача ознакомить с ним и больного.
 При этом дело никогда не обходится без затруднений. Если мы с самого начала 
открываем ему, что теперь он собирается показать фантазии, которыми окутал свою 
историю детства, как всякий народ сказаниями свой забытый доисторический период,
 то мы замечаем, что у него нежелательным образом вдруг понижается интерес к 
продолжению темы. Он тоже хочет знать действительность и презирает всякие 
«фантазии». Если же мы до окончания этой части работы предоставим ему верить, 
что заняты изучением реальных событий его детских лет, то рискуем, что позднее 
[156]
он упрекнет нас в ошибке и высмеет за наше кажущееся легковерие. Он долго не 
может понять наше предложение поставить наравне фантазию и действительность и 
не заботиться сначала о том, представляют ли собой детские переживания, которые 
нужно выяснить, то или другое. И все-таки это, очевидно, единственно правильная 
точка зрения на эти душевные продукты. И они имеют характер реальности; 
остается факт, что больной создал себе такие фантазии, и этот факт имеет для 
его невроза вряд ли меньшее значение, чем если бы он действительно пережил 
содержание этих фантазий. Эти фантазии обладают психической реальностью в 
противоположность материальной, и мы постепенно научаемся понимать, что в мире 
неврозов решающей является психическая реальность.

Среди обстоятельств, всегда повторяющихся в юношеской истории невротиков и, 
по-видимому, почти всегда имеющих место, некоторые приобретают особую важность, 
и поэтому я считаю, что их следует особо выделить из других. В качестве 
примеров такого рода я приведу следующие факты: наблюдение полового сношения 
родителей, совращение взрослым лицом и угрозу кастрацией. Было бы большой 
ошибкой полагать, что они никогда не имеют материальной реальности; наоборот, 
ее часто можно с несомненностью доказать при расспросах старших родственников. 
Так, например, вовсе не редкость, что маленькому мальчику, который начинает 
неприлично играть со своим членом и еще не знает, что такое занятие нужно 
скрывать, родители или ухаживающие за детьми грозят отрезать член или грешную 
руку. При расспросах родители часто сознаются в этом, так как полагают, что 
таким запугиванием делали что-то целесообразное; у некоторых остается точное, 
сознательное воспоминание об этой угрозе, особенно в том случае, если она была 
сделана в более поздние годы. Если угрозу вы– 
[157]
сказывает мать или другое лицо женского пола, то ее исполнение они 
перекладывают на отца или врача. В знаменитом Степке-растрепке франкфуртского 
педиатра Гофмана, обязанного своей популярностью именно пониманию сексуальных и 
других комплексов детского возраста, вы найдете кастрацию смягченной, 
замененной отрезанием большого пальца в наказание за упрямое сосание. Но в 
высшей степени невероятно, чтобы детям так часто грозили кастрацией, как это 
обнаруживается в анализах невротиков. Нам достаточно понимания того, что такую 
угрозу ребенок соединяет в фантазии на основании намеков, с помощью знания, что 
аутоэротическое удовлетворение запрещено, и под впечатлением своего открытия 
женских гениталий. Точно так же никоим образом не исключено, что маленький 
ребенок, пока у него не допускают понимания и памяти, и не только в 
пролетарских семьях, становится свидетелем полового акта родителей или других 
взрослых, и нельзя отказаться от мысли, что впоследствии ребенок может понять 
это впечатление и реагировать на него. Если же это сношение описывается с 
самыми подробными деталями, представляющими трудности для наблюдения, или если 
оно оказывается сношением сзади, more ferarum,* как это часто бывает, то не 
остается никакого сомнения в причастности этой фантазия к наблюдению за 
сношением животных (собак) и в мотивировке ее неудовлетворенной страстью к 
подглядыванию ребенка в годы половой зрелости. Высшим достижением такого рода 
является фантазия о наблюдении полового акта родителей во время пребывания в 
материнской утробе еще до рождения. Особый интерес представляет собой фантазия 
о совращении, потому что слишком часто это не фантазия, а реальное воспоминание.
 Но к 
счас-
– * Подобно животным (лат.) – Прим. ред. перевода.


[158]
тью, оно все же не так часто реально, как это могло бы сначала показаться по 
результатам анализа. Совращение старшими детьми или детьми того же возраста 
случается все еще чаще, чем взрослыми, и если у девушек, рассказывающих о таком 
событии в истории своего детства, соблазнителем довольно часто выступает отец, 
то ни фантастическая природа этого обвинения, ни вызывающий его мотив не 
подлежат никакому сомнению. Фантазией совращения, когда никакого совращения не 
было, ребенок, как правило, прикрывает аутоэротический период своей сексуальной 
деятельности. Он избавляет себя от стыда за мастурбацию, перенося в фантазии 
желанный объект на эти самые ранние времена. Не думайте, впрочем, что 
использование ребенка как сексуального объекта его ближайшими родственниками 
мужского пола относится непременно к области фантазии. Многие аналитики лечили 
случаи, в которых такие отношения были реальны и могли быть с несомненностью 
установлены; только и тогда они относились к более поздним