иза со стороны одного 
военачальника Фрейд рассматривал как проявление формы «организации» науки. 
Очевидно, что речь в данном случае идет о препятствиях науке, чинимых людьми, 
не имеющими к ней отношения.


[110]
Иокастой сновидение тесно связано со странным и страшным содержанием сказания.

Удивительно, что трагедия Софокла не вызывает у слушателя по меньшей мере 
возмущенного протеста, сходной и гораздо более оправданной реакции, чем реакция 
нашего простоватого военного врача. Потому что, в сущности, эта трагедия – 
безнравственная пьеса, она снимает с человека нравственную ответственность, 
показывает божественные силы организаторов преступления и бессилие нравственных 
побуждений человека, сопротивляющихся преступлению. Можно было бы легко 
представить себе, что материал сказания имеет целью обвинить богов и судьбу, и 
в руках критичного Эврипида, который был с богами не в ладах, это, вероятно, и 
стало бы таким обвинением. Но у верующего Софокла о таком использовании 
сказания не может быть и речи; преодолеть затруднения помогает богобоязненная 
изворотливость, подчиняющая высшую нравственность воле богов, даже если она 
предписывает преступление. Я не могу считать, что эта мораль относится к 
сильным сторонам пьесы, но она не имеет значения для производимого ею 
впечатления. Слушатель реагирует не на нее, а на тайный смысл и содержание 
сказания. Он реагирует так, как будто путем самоанализа обнаружил в себе Эдипов 
комплекс и разоблачил волю богов и оракула как замаскированное под возвышенное 
собственное бессознательное. Он как будто вспоминает желания устранить отца и 
взять вместо него в жены мать и ужасается им. И голос поэта он понимает так, 
как будто тот хотел ему сказать: напрасно ты противишься своей ответственности 
и уверяешь, что боролся против этих преступных намерений. Ты все-таки виноват, 
потому что не смог их уничтожить; они существуют в тебе бессознательно. И в 
этом заключается психологическая правда. Даже если человек вытеснил свои дурные 
[111]
побуждения в бессознательное и хотел бы убедить себя, что он за них не 
ответствен, он все-таки вынужден чувствовать эту ответственность как чувство 
вины от неизвестной ему причины.

Совершенно несомненно, что в Эдиповом комплексе можно видеть один из самых 
важных источников сознания вины, которое так часто мучает невротиков. Даже 
более того: в исследовании о происхождении человеческой религии и 
нравственности, которое я опубликовал в 1913 г. под названием Тотем и табу, я 
высказал предположение, что, возможно, человечество в целом приобрело свое 
сознание вины, источник религии и нравственности, в начале своей истории из 
Эдипова комплекса(1). Я охотно сказал бы больше об этом, но лучше воздержусь. 
Трудно оставить эту тему, если уже начал, но нам нужно вернуться к 
индивидуальной психологии.

Итак, что же можно узнать об Эдиповом комплексе при непосредственном наблюдении 
за ребенком в период выбора объекта до наступления латентного периода? Легко 
заметить, что маленький мужчина один хочет обладать матерью, воспринимает 
присутствие отца как помеху, возмущается, когда тот позволяет себе нежности по 
отношению к матери, выражает свое удовольствие, если отец уезжает или 
отсутствует. Часто он выражает свои чувства словами, обещая матери жениться на 
ней. Скажут, что 
этого

–
(1) В этих положениях Фрейда выражена его установка на объяснение 
психоаналитической схемы культурно-исторических процессов. В предшествовавшей 
«Лекциям» работе «Тотем и табу» (1913) он, используя данные антропологии (в 
частности, известные исследования Дж. Фрезера «Золотая ветвь»), проводил 
параллели между психической жизнью невротиков и происхождением древних 
верований и обычаев.


[112]
мало по сравнению с деяниями Эдипа, но на самом деле достаточно, в зародыше это 
то же самое. Часто дело затемняется тем, что тот же ребенок одновременно при 
других обстоятельствах проявляет большую нежность к отцу; только такие 
противоположные – или, лучше сказать, амбивалентные – эмоциональные установки, 
которые у взрослого привели бы к конфликту, у ребенка прекрасно уживаются в 
течение длительного времени, подобно тому как позднее они постоянно находятся 
друг возле друга в бессознательном. Станут возражать также, что поведение 
маленького мальчика имеет эгоистические мотивы и не позволяет предположить 
существование эротического комплекса. Мать заботится о всех нуждах ребенка, и 
поэтому ребенок заинтересован в том, чтобы она ни о ком другом не беспокоилась. 
И это верно, но скоро становится ясно, что эгоистический интерес в этой и 
подобной ситуациях является лишь поводом, которым пользуется эротическое 
стремление. Когда малыш проявляет самое неприкрытое сексуальное любопытство по 
отношению к матери, требуя, чтобы она брала его ночью спать с собой, просится 
присутствовать при ее туалете или даже предпринимает попытки соблазнить ее, как 
это часто может заметить и со смехом рассказать мать, то в этом, вне всякого 
сомнения, обнаруживается эротическая природа привязанности к матери. Нельзя 
также забывать, что такую же заботу мать проявляет к своей маленькой дочери, не 
достигая того же результата, и что отец достаточно часто соперничает с ней в 
заботе о мальчике, но ему не удается стать столь же значимым, как мать. Короче 
говоря, никакой критикой нельзя исключить из ситуации момент полового 
предпочтения. С точки зрения эгоистического интереса со стороны маленького 
мужчины, было б